Мы тогда и слыхом не слыхивали о национализме и мусульманском экстремизме в СССР. Знали лишь про интернационализм и к словам капитана отнеслись скептически. А зря. Один солдатик из батальона был обнаружен мёртвым на окраине Термеза. Сколько-то человек забирали на гауптвахту, но их быстро отпускали, узнав, куда они следуют в ближайшие дни.
Москвич Игорь Иванов и парень из нашего батальона ночью совершили побег с «губы». Перелезли через кирпичный забор. По ним вёл прицельный огонь солдат-резервист, о чем парни позже с возмущением поведали нам. Кирпичной крошкой им посекло лица.
Один беглец рассказал, что у него нашли листовку антисоветского содержания. Он обнаружил её ещё в прежней части, кто-то подсунул. Оставил, дурень, себе из интереса. Его первым делом после задержания отвели на допрос к офицеру из особого отдела. И парнишка понял — близится конец свободе. Выход один — побег.
За компанию с ним рванул и Игорь. У москвича листовок не имелось, но за независимое поведение и дерзость ему разбили голову рукояткой пистолета.
Ох, как эти ребята ждали убытия в Афган…
Из того времени запомнилось, что вино (обыкновенная «Чашма») на родине изготовителя стоило заметно дешевле, а вкус имело не хуже, чем у марочного.
В воздухе витал дух анархизма…
Напротив части находился винный магазин. Видя, что советские солдаты, никого не страшась, покупают там спиртное и распивают в месте временного нахождения, мы с сослуживцем по учебке, Колей Старостиным, достав из своих карманов все имеющиеся деньги, решили тоже выпить. Дошли до магазина. Взяли две бутылки вина и подошли к кассе. Мужчина, стоящий рядом, работник торговой точки, что-то строго сказал нам. Понятно, он напрашивался на «чаевые». Я сказал, сдачу мы не попросим. Мужик мгновенно стал добродушным. Копеечек пятьдесят получил на пару с кассиром и остался доволен. Мелочные торговцы. Противно вспоминать о них.
Воину, отбывающему в ДРА, перед вылетом вручали патроны для снаряжения 4-х автоматных магазинов и две гранаты. Когда настал наш черед отправляться за кордон, бойцы получили патронов только на два магазина. Гранат не дали совсем. Кто-то сказал, что с боеприпасами начались перебои.
Часть батальона вылетела в Афганистан в один день, остальные (я в их числе) — на следующий. Я летел впервые. Очень хотелось взглянуть с неба на землю. Но сидели мы на длинных деревянных скамьях, расположенных вдоль салона. Иллюминаторы же находились высоко (мы летели на грузовом АН-22).
Один солдатик, видимо, тоже ранее не летавший на воздушном транспорте, решил добраться до кругленького окошка. Только встал ногами на лавку, как по громкой связи раздался суровый оклик:
— Ты куда прёшь, так тебя-растак?!
Его хорошо приложил матом кто-то из экипажа, наблюдающий за происходящим в салоне. Присутствующие заржали, а боец, неловко улыбаясь, вернулся на место.
Наш «Антей» приземлился в Баграме. Солдаты высыпали на лётное поле, а самолёт тут же заполнили «партизаны», отлетавшие в Союз. До этого у нас происходило нечто вроде братания, в ходе которого немолодые бойцы охотно менялись с нами деталью автомата, наворачивающейся на конец ствола — компенсатором. Мы отдавали устаревшую модель компенсатора, получая взамен более новую, с косым срезом.
Ох, и радовались отлетающие на Родину, что и понятно. Нам же предстояло еще на автомобилях добираться до своей части под Кабул. Это, если мне не изменяет память, километров 60−70 пути.
К месту дислокации прибыли благополучно уже затемно. С удивлением смотрели на небо, расчерчиваемое трассирующими пулями и сигнальными ракетами. Батальон выстроили полным составом и объявили шокирующую весть: несколько часов назад убит наш комбат майор Маркин Николай Кузьмич.
Оказалось, командир батальона, узнав, что мы по какой-то причине сели в Баграмском аэропорту, а не в Кабуле, поехал нам навстречу со своим водителем-«партизаном» на «уазике». В дороге автомобиль обстреляли басмачи (именно так первоначально называли душманов). Водитель пытался прорваться вперёд, уйти от врагов. Комбат вёл огонь через окно дверцы и сам оказался хорошей мишенью. А куда он мог укрыться? Отстреливался, пока его не сразили. Умер сразу от ранения в голову.
Его водитель, сам раненый, видя, что командиру ничем не помочь, схватил его и свой автоматы и затаился недалеко от дороги. Оттуда наблюдал, как четверо бородачей подошли к машине, посмотрели на тело комбата и ушли.
Говорили, комбат был строгий, но справедливый человек. Его уважали.
На ночь все разместились по разным палаткам. Внутри очень сыро. Палатки-то устанавливались на мёрзлую землю, которая и начала оттаивать от тепла печек-буржуек. Где-то поблизости периодически раздавались автоматные очереди. Казалось, враги прут со всех сторон, а на самом деле стреляли часовые, отпугивая рыскающих поблизости шакалов.
Позже один пост действительно обстреляли. В палатку влетел сержант Аксёнов и стал орать, чтобы срочно поднялось пятеро добровольцев на усиление охраны. При этом он уточнил с гонором: молодым (то есть прибывшим днём позже его) продолжать отдых.
Позже сержант Аксенов проявит себя как смелый солдат и грамотный младший командир. Его наградят.
На следующий день командир роты построил нас и сказал:
— Мы находимся на территории ведения боевых действий. На войне, проще говоря. Имейте в виду: жить станем по законам военного времени.
А средства массовой информации продолжали вещать о мирной интернациональной помощи Афганистану, хотя из ДРА в Союз уже доставлялись десятки и десятки цинковых гробов…