Один из возможных кандидатов, на мой взгляд, друг знаменитого поэта-партизана Дениса Давыдова — гусарский поручик Алексей Петрович Бурцов, которому Давыдов посвятил несколько стихотворений.
В 1804 году судьба, управляющая людьми, или люди, направляющие ее ударами, принудили повесу нашего выйти в Белорусский гусарский полк, расположенный тогда в Киевской губернии, в окрестностях Звенигородки. Молодой гусарский ротмистр закрутил усы, покачнул кивер на ухо, затянулся, натянулся, и пустился плясать мазурку до упаду.
Так писал знаменитый поэт-партизан Денис Давыдов в своей автобиографии.
Как известно, он был переведен из гвардии (где служил, несмотря на свой маленький рост в кавалергардском полку) в провинциальный Белорусский гусарский полк за острые эпиграммы. Впрочем, опала поэта прошла, что называется, в «формате лайт» — полк этот стоял не на Кавказе или дальней окраине империи, а в Малороссии, в Подольской губернии, и при переводе в армию Давыдов, как гвардейский офицер, был сразу же повышен на два чина. Да и пробыл он в полку не так долго и уже в начале 1807 года был назначен адъютантом к генералу Петру Ивановичу Багратиону.
Самым ярким событием этого периода жизни Давыдова стала его дружба с поручиком Алексеем Бурцовым. Вот как описывает их знакомство в историческом романе «Денис Давыдов» литератор Александр Барков:
Внезапно в дверь громко постучали и в комнату вбежал гусарский поручик. Одет он был небрежно: кивер задран на макушку, ментик чудом держался на плече. Зато пшеничные усы — краса гусара — были лихо закручены вверх. Голубоглазый офицер шагнул к столу, за которым сидел Давыдов, подмигнул ему как старому другу и непринужденно спросил:
— Стихи пописываешь? — и тут же протянул ему руку. — Будет дуться… Давай знакомиться. Поручик Алексей Бурцов!
Денису еще в Петербурге довелось слышать… о гусаре Бурцове, как об одном из самых лихих, бравирующих своей удалью людей.
— Постой-постой, да я о твоих «подвигах» наслышан, — припомнил и широко улыбнулся Давыдов.
Что же, знакомство вполне могло произойти именно таким образом. Но один факт является несомненным — оно случилось, и вскоре два гусара стали закадычными друзьями. Поручик Бурцов был несомненным храбрецом, отличным наездником и, что называется, «душой компании»; Давыдов, похоже, был очарован новым другом и посвятил ему несколько стихотворений.
На самом деле о жизни этого человека известно мало. И большинство авторов, если не принимать во внимание красочные, но едва ли отличающиеся достоверностью рассказы о его похождениях, в частности историю о том, как он спас юную невесту, которую якобы насильно выдавали замуж (впоследствии оказалось, что это был «фейк» и она выходила за муж по своей воле), повторяют один и тот же скупой набор фактов.
Алексей Петрович Бурцов (1783−1813 гг.) родился в Липецке в семье полицмейстера (городничего) Петра Тимофеевича Бурцова. Говоря о Бурцове-старшем, часто пишут, что он прожил сто лет (1726−1826 гг.), но так это или нет, на самом деле точно неизвестно (едва ли метрика той эпохи отличалась особой точностью).
Пишут, что, служа в гусарах, Алексей Бурцов прославился карточной игрой, пьянками и дебошами. Возможно, именно поэтому он и не сделал, в отличие от Давыдова, карьеры и, несмотря на всю свою несомненную храбрость, дослужился лишь до ротмистра (чин, с которого поэт начал службу в гусарах).
Трудно сказать, действительно ли Бурцов был такой знаменитостью, или его прославили стихи Давыдова? Скорее всего, последнее, поскольку полк был организован сравнительно недавно, в мае 1803 года, а Давыдов прибыл в часть в 1804 году, и едва ли слухи о лихом армейском «гусаре гусаров» успели к тому времени разлететься по стране.
В «Записках современника»
(В Липецке) много встретил я таких знакомых, которые знали меня в ребячестве, и между прочим старого городничего Петра Тим. Бурцова, живущего теперь лет пятнадцать на покое, отличного человека, у которого дочери такие неблагообразные, но зато добрые и премилые. Старик огорчен поведением единственного сына, гусарского поручика, доброго будто бы малого, но величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков.
Реклама
Так-то оно и так, но почти наверняка эти строки были написаны намного позднее, и уж во всяком случае после того, как сын городничего свел знакомство с поэтом, сделавшим его легендой той поры.
Историк
Отставной капитан Бурцов. Из дворян, в службе состоял 15 лет, в офицерских чинах более 14-ти лет, находился в походах и многих сражениях, за отличие награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. В декабре 1807 года из Белорусского гусарского полка за болезнью, приключившейся от конского ушиба, переведен в Саратовский гарнизонный батальон, а в 1809 году из капитанов оного батальона уволен от службы с мундиром. От роду ему 31 год…
Реклама
Как явствует из справки, Бурцов через год после отбытия из полка Давыдова получил травму и перешел на гарнизонную службу, а потом вышел в отставку. Но вскоре, уже в следующем году, он подал прошение о принятии его на службу в родной Белорусский гусарский полк (по-видимому, как только почувствовал в себе силы снова сесть на коня).
В военном министерстве, прежде чем решить вопрос, проверили формулярный список этого отставного офицера. В нем не было ни одной порочащей Бурцова записи. А ведь такие пометки делали при ежегодной аттестации офицеров в полках.
Стало быть, слухи о пьянстве, фрондерстве и бесшабашности гусара сильно преувеличены — делает вывод историк Бегунова (впрочем, далеко не факт, что все прегрешения офицеров, если те были в фаворе у начальства и пользовались авторитетом в полку, заносились в формуляры).
Но каков бы ни был Бурцов на самом деле, в памяти современников (в первую очередь тех, кто знал о нем скорее понаслышке) он остался былинным удальцом, «гусаром гусаров». Наша страна одержала победу над мощнейшей военной державой того времени — наполеоновской Францией, а скорее даже, объединенной силой Европы, и такие люди, как Бурцов, служили символом отваги и стойкости русского народа и непобедимости русской армии.
Кто в молодые годы не повторял стихов Давыдова, кто не списывал этих удалых стихов в одну заветную тетрадку? Стихи Давыдова пленяли почти все наше военное поколение… Кто из молодых людей не воображал себя Бурцовым?
Так писал литератор Греч. Поэт князь Петр Вяземский в стихах «К партизану-поэту» также вспоминал Бурцова:
Любил он в чашах видеть дно,
Врагам казать лицо средь боя.
— Почтите падшего героя
За честь, отчизну и вино!
Бурцов погиб, когда русская армия совершала заграничный поход, в 1813 году. Но погиб не в бою, а в результате несчастного случая.
Умер в 1813 году, вследствие пари, заключенного в пьяном виде. Наскакал со всего бегу на околицу и раздробил себе череп.
Реклама
Нелепая смерть. И в то же время есть в ней что-то бесшабашное и гусарское. Самое время вспомнить крылатые слова французского кавалериста Антуана Луи Лассаля Лассаля:
Гусар, который не убит в 30 лет, — не гусар, а дерьмо!
«Кто же это (речь идет о Бурцове)?» — задается вопросом автор биографии Дениса Давыдова
Кажется, что всего лишь… литературный образ, созданный Давыдовым и «подхваченный» многими другими авторами не только XIX века.
И с этими словами можно в какой-то степени согласиться.
Что же со Ржевским? Как известно, анекдоты о поручике стали появляться после выхода на экраны музыкальной кинокомедии режиссера Эльдара Рязанова «Гусарская баллада», в которой роль Ржевского сыграл прекрасный актер Юрий Яковлев. Фильм же Рязанова, в свою очередь, был создан на основе пьесы драматурга А. Гладкова «Давным-давно». Но что послужило источником вдохновения драматурга?
А. Гладков писал:
Денис Давыдов был, пожалуй, самым активным из всех добрых гениев моей работы. Я знал его почти назубок и попутно даже выдумал пьесу о нем самом… Весь Ржевский вышел из стихотворения «Решительный вечер».
В этих стихах есть такие строки:
А завтра — черт возьми! — как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!
Значит ли это, что сам Денис Давыдов и был главной моделью поручика Ржевского? И да, и нет. Реальный поэт-партизан имел мало общего с героем и фильма, и фольклора: он не был высок ростом и красив; воспевал пьянство, но не был пьяницей, не играл в карты и при этом не был удачлив любви.
Хотя Давыдов был, как и большинство уча��тников войны 1812-го года, человеком отчаянной смелости и участвовал во множестве сражений, он ни разу в жизни, как будто, не дрался на дуэли.
Давыдов создал в своем творчестве героико-романтический образ красавца-гусара — отчаянного рубаки, сорвиголовы, бретера, повесы и жуира, человека сильных страстей, прямого, искреннего и бесшабашного. Того человеческого типажа, который Пушкин назвал «другом Марса, Вакха и Венеры». И его воплощением стал Бурцов — наполовину реальный, наполовину выдуманный. (То, что мы почти ничего не знаем о самом Бурцове, превращается из минуса в плюс — поэтический вымысел с легкостью заполняет свободное пространство.)
Приведем еще одну цитату из записок Гладкова:
Именно здесь и главный секрет удачи: я не был связан в сочинении пьесы ничем, кроме влюбленности в эпоху — в Дениса Давыдова, Бурцева, Лунина, Фигнера, Николая Ростова…
Наверное, автор не случайно вспоминает Бурцова (иногда его фамилия звучит как Бурцев), ремейком которого, возможно, полтора века спустя и стал поручик Ржевский.
И еще немного поэзии Дениса Давыдова:
Жизнь летит: не осрамися,
Не проспи ее полет,
Пей, люби да веселися! —
Вот мой дружеский совет
Гусарский пир, 1804
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
«Я люблю кровавый бой»