Откуда я это знаю? Когда-то хорошо знакома была с типографским процессом. Когда-то — это в шестидесятые годы аж прошлого века, когда еще газеты в провинции набирали отдельными буковками. В крупные типографии более совершенная техника раньше пришла.
На маленьких металлических брусочках начертания букв были отлиты вверх ногами да еще в зеркальном изображении. Нет, наборщики не разглядывали каждую буковку: на брусочках были выемки, по которым и определялась лицевая сторона — можно на ощупь. Брусочки располагались в ячейках кассы — так назывался деревянный или пластмассовый ящик с неглубокими отсеками. Размещались там буквы не по алфавиту, а так же, как на клавиатурах, — по частоте их употребления.
В зависимости от ширины колонки регулировалась верстатка — маленький прямоугольный лоточек, который наборщица держала в левой руке, а правой ставила в него буквы. Набиралось несколько строк или маленький абзац, и это хрупкое произведение следовало архиаккуратно перенести на гранку — на металлическую плиту в размер немного больше газетного листа. Все это могло легко разориться и на гранке, поэтому тяжелыми металлическими брусками — в типографии их называли бабашками — постоянно подпирали набранный текст. Пробелы между словами, строчками, колонками забивались длинными брусками или маленькими квадратами, толщина которых измерялась в пунктах.
Ох, и долгая же была процедура — сверстать газетную полосу! А ведь потом еще правка! Ошибки получались от невнимательности не только при наборе, но и при разборе. После того как газета была отпечатана, ее опять разбирали на составляющие, и наборщица могла по невнимательности забросить буковку не в ту ячейку. Тем более что надписи на клеточках видны не были: гранки при печати хорошо приправлялись краской. У наборщиков руки всегда были черными. Работники других цехов были белыми людьми.
По технике безопасности между наборным и печатным цехами тяжелые плиты следовало перевозить на специальной тележке. Но она была тоже тяжелой и неуклюжей. Работницы предпочитали таскать гранки на животе, хотя килограммов 30−40 по меньшей мере в них было. Помню, споткнулась наборщица, и… все по буковкам разлетелось в разные стороны. Всю ночь работали: одни снова набирали полосу, а другие разбирали рассыпанное по своим ячейкам в кассу. Домой плелись, когда народ на работу выходил, но тираж был сдан вовремя! Бывали случаи, печатник уже в машине забывал закрепить (на профессиональном языке — заключить) гранки, и при первом же движении станка все разрушалось.
«Разливая огонь словометный, пойдет пулеметом хлестать линотип…»Реклама
Но вот и в наше захолустье пришел технический прогресс: типография получила линотип — строкоотливную машину, которую еще в 1884 г. запатентовал немец-американец О. Мергенталер. И больше не опаздывала наша газета с новостями! О скорости набора на такой машине еще Маяковский сказал: «…разливая огонь словометный, пойдет пулеметом хлестать линотип».
Ни в какую дверь эта махина не прошла бы, если даже открутить с нее все, что откручивается. Поэтому не только вынули раму огромного окна, а еще и дополнительно проем расширяли. Кран тяжело поставил линотип на заранее залитый фундамент. А когда подключили машину, мы всей редакцией отправились на экскурсию, благо типография этажом ниже была.
Да-а-а! «Это вроде как машина „Скорой помощи“ идет: сама режет, сама давит, сама помощь подает». Сразу и созидательный процесс происходит, и разрушительный. Матрицы движутся по кругу. После того, как строка застынет в металле, матрицы расходятся по своим квартиркам, чтобы тут же по мановению руки наборщицы выпасть в новое слово. Но первое впечатление (иногда в фильмах ужасов показывают что-то подобное): огромная машина, в которой все одновременно движется да плюс еще в котле при высокой температуре металл плавится.
Но в отличие от меня, вот как поэтично описал работу линотипа французский писатель Р. Гароди: «После каждой строчки линотип своей изящной рукой приподнимал щепотку пританцовывающих матриц…» Или: «От ласковых прикосновений его пальцев медные матрицы слегка вздрагивали, пробуждаясь, и с веселым перезвоном падали вниз, словно тренькающие капли дождя…» Очень точное описание!
Ни начала, ни конца у этой машины. Что в ней главное? Похоже, что — все! Конечно, все начинается с клавиатуры. Набирает линотипистка текст, сверху из магазинов подбираются нужные литеры и, проходя через жидкий сплав, отливаются сразу целой строкой. А размер строки — он исчислялся в квадратах — отливался по моему, ответственного секретаря редакции, желанию и был указан на макете газетной полосы. Горячие строки — это не только для красного словца. Когда время поджимало, их в самом деле приходилось переносить в рукавицах.
«Враг разбит петитом и корпусом на полях газетно-журнальных территорий…»
И в ручном наборе, и в линотипном было множество различных шрифтов. Их названия теперь больше по кроссвордам известны: цицеро, петит, корпус, нонпарель… В зависимости от кегля (размера) они обозначались еще и цифрами. Самый распространенный был — девятый, или просто газетный. Если что-то небольшое надо было выделить, набирали десятым (корпусом) или жирным шрифтом… Применялось в основном прямое начертание, хотя и курсив был про запас. А вот заголовки набирали по старинке, вручную — выбор шрифтов был больше.
Линотипистка имела возможность прочитывать набранную строку еще в матрицах, до того как запустить ее в оттиск. Грамотнейшая и внимательнейшая была у нас наборщица — иногда ни одной ошибки на полосе не делала. Кстати сказать, при ручном наборе надо было исправлять только единичные буквы, а теперь при обнаружении ошибки — отливать заново всю строку.
Бытовало выражение, что газета живет один день. Мы шутили: пока селедку в нее не завернут. В металле уж точно она один день жила, и сразу после выпуска тиража убирали пробелы, линейки, шпоны, а строчки — в плавку. Рядом с типографией плавильня стояла, где металл из твердого состояния переходил в жидкое и обратно: строчки расплавлялись и отливались в чушки — определенного размера серебристые бруски, которые запускались в котел линотипа.
Процесс повторялся до бесконечности. Работа с этим сплавом — его называли гарт — вредна для здоровья: в его составе олово, свинец, сурьма. Поэтому некоторым категориям полиграфистов на молоко доплачивали, и пенсионный возраст был ниже на пять лет.
Зарплаты небольшие, труд грязный и тяжелый, глаза всегда в напряжении — что же держало этих людей здесь, в друкарне, хотя уже и не первобытной, как у Ивана Федорова, но все же далеко не полностью механизированной? Прежде всего, наверное, гордость за то, что они не только делали газету, но и первыми ее читали — все остальные узнают новости только завтра!