Погостив в чешском Брно и словацкой Братиславе, дальше я направился в Вену.
Здесь надо сказать, что Братислава на меня произвела впечатление некого dejavue: пыльные улочки настолько напоминали соседнюю Украину, а словаки — украинцев или белорусов, что местами на меня находило затмение и непонимание, а там ли я нахожусь, где нахожусь.
В остальном Братислава — это уже знакомая нам восточно-славянская традиция, и с их церквями, и с красными черепичными крышами, и с понятным словацким языком. Словацкий язык — это как перевернутый русский, просто надо включить воображение: вонять — пахнуть, топанки — обувь, птачка — птица, летадло — самолет,
А вот Австрия и Вена были уже не такими «славянскими», настоящей «заграницей».
В Вену я ехал в предвкушении безбарьерной коммуникации с венчанами, или венцами, веннами… — как там правильно? — зная свободно немецкий, хотя зная и то, что в Австрии «свой» немецкий, южнобаварский, с их диалектами и прононсом.
И действительно, еще с вокзала общение потекло-заструилось горным тирольским ручейком, без привычных закавык и подбора слов. Правда, позже я выяснил, что мне было гораздо проще общаться с австрийскими «афро-арабо-турками» во втором и третьем поколении, потому как те говорили преимущественно на нормальном «хохдойче» и с ними я чувствовал себя чуть ли не местным. А вот белые австрийцы, или особенно пожилые, из провинций, если специально не подстраивались под тебя, то говорили на своих тарабарских наречиях, что порой меня ввергало в ступор и заставляло сомневаться, а знаю ли я вообще немецкий, который в свое время изучал не меньше пяти лет.
А еще в Вене полно приезжих, из разных Албаний и Румыний. Особенно их много в качестве продавцов и в сфере обслуживания. Они говорят на своем ужасном немецком, коверкая все, что можно исковеркать, и понять их — надо еще приспособиться.
С венского вокзала я «забежал» в местный Бельведер, дворец с садами и фонтанами во французском стиле. Который мне, кстати, не очень понравился, т.к. напоминал хорошую копию Парижа, хотя был весьма недурен.
А позже и вся «Вена, один из самых красивых городов Европы», по многочисленным оценкам, мне показалась однотипной и отреставрированной неживой белой лошадью. Все в светлых тонах, без признаков старины и аутентичности, не выше четырех-пяти этажей. Скукота.
Венский Riesenrad («колесо-великан», а по-нашему «колесо обозрения»), который я, перепутав, сдуру назвал велосипедом (Fahrrad), что было не таким и промахом, так как слово Farhrad тоже состоит из «ехать» (fahr) и «колесо» (Rad), со всеми его увеселениями и закусочными было скучнейшим местом с европейскими задранными ценами.
Венская опера в подметки не годилась знакомой Гранд-опере в Париже или даже опере в Одессе, настолько она была обычной, серой и скучной.
И повсюду, по всей Вене, там и сям были разбросаны-расставлены Амадеи наши Моцарты — в основном приезжие и мигранты в париках и камзолах, с их темными восточными мордахами, что смотрелось достаточно комично: безжалостно изнасилованный австрийский бренд, затертый до дыр.
Популярные конфеты «Mozart» оказались тоже банальным соевым шоколадом с сомнительной начинкой и пиратской ценой.
Еда в магазинах, да и вообще еда в Австрии, была примерно, как и в Германии: невкусная и однотипная. Вечные сосиски и колбаски, твердые сыры, азиатская еда на каждом углу…
Что удивило, так это памятник-мемориал советским воинам, освобождавшим Вену, и стела с приказом Сталина. (Хмм, помнят и чтут, несмотря ни на что.)
Конечно, произвели впечатление венские соборы и церкви: грандиозный собор Св. Стефана в готике, Карлскирхе в каком-то восточном «диванном» стиле, похожая на грандиозную мечеть с четырьмя минаретами, величественная церковь Франциска Ассизского.
И, безусловно, понравился Kunsthistorisches Museum, Музей истории искусств, который, пожалуй, был главной достопримечательностью Вены даже для такого невежественного варвара с Востока, как я. Там я не преминул припасть и приобщиться и к П. Брейгелю с его «Вавилонской башней» и «Охотниками на снегу», и к Вермееру, и к Веласкесу, и к Тициану с Рембрандтом, и к прочим «столпам» художественного и изобразительного искусства.
Больше всего мне запомнился и действительно понравился Вермеер с его «Аллегорией живописи», картиной, на которой замечательным образом передана игра света и тени и чувство пространства. Картиной, которая вызывала в памяти какие-то смутные воспоминания, словно из моих предыдущих жизней…
В Вене мне даже довелось помогать и подавать на жизнь бедным венчанам и венчанкам, аккуратным старичкам и старушкам, попрошайничающим там, где побольше туристов.
Одной сморщенной, как сушеный Erdapfel («картофель» по-австрийски), фрау я купил весьма недешевый за 10 евро, чуть ли не с мраморной говядиной гамбургер, запутавшись в ценах. И уже потом узнав, что она местная пенсионерка и что у нее почти нет средств на существование — «ich bin eine arme Rentnerin, ich hab' fast kein Geld zum Ueberleben». А другому герру я подал два евро, на что тот долго кланялся и бормотал по-старомодному: «Danke schoen, mein gnadiger Herr» — «спасибо великодушно, милостивый государь».
Не думаю, что эти бедные австрийские попрошайки были намного беднее меня, но я не стал разбираться в перипетиях их капиталистических реалий.
В общем, чопорная Вена показалась не самым интересным, а скорее скучным, хотя и познавательным местом, в котором стоило побывать хотя бы раз, чтобы туда больше не возвращаться. И к тому же, набитой туристами, как та самая сдохшая белая лошадь, кишащая на жаре опарышами, что добавляло неудобства при перемещении по этому, в принципе, замечательному месту.
Отчего я, немного всгрустнув, покинул ее три дня спустя, отбыв в своем Liegewagen-е (спальном вагоне) в сторону более разнузданной и свободной Падуи в Сев. Италии, как мне казалось, обещав там себе компенсировать австрийскую чопорность и сухость.