Пробуждение от сна было внезапным и неприятным. Ярин повернулся на другой бок, желая схватить во сне серую козу с колокольчиком на шее. Но коза лукаво усмехнулась ему, взбрыкнула грязными копытцами и умчалась, звеня колокольцем. Только услышав из ванной визгливые крики жены: «Не слышишь, что ли?! Открой!», он окончательно понял, что веселая коза была во сне, а колокольчик — всего лишь требовательный звонок в дверь.
— Вам телеграмма! Распишитесь! — пожилая почтальонша смотрела на него буднично и сурово.
Задрапированный в простыню, как римский император в тогу, Ярин расписался на бланке, просипел «спасибо» и принялся вертеть в руке телеграмму.
«Буду 2-го. Встречайте. Доля»
— Какая Доля? — Ярин недоуменно посмотрел на вышедшую из ванной жену.
— Ой! — с головы жены слетело полотенце. — Доля же звонила 10 дней назад. Говорила, что, наверно, приедет на пять дней. Я забыла сказать.
— Какая Доля?! — Ярин не любил просыпаться рано, да еще будучи в отпуске, и начинал выходить из себя.
— Сядь, — вздохнула жена, и Ярин понял, что разговор затянется.
— Помнишь, у нас на свадьбе был мамин троюродный брат Женя? Незрячий от рождения. Помнишь?
Ярин был здоровый крепкий мужик 39 лет, любое упоминание о немощи было ему неприятно. К счастью, и жена Рита была крупная, пышная, дородная женщина, от нее веяло уверенностью и покоем. И никаких увечных родственников Ярин не помнил, тем более что свадьба состоялась 12 лет назад и в семье уже подрастали два сына-близнеца.
— Ладно, не помнишь, так и Бог с ним. Он умер три года назад. Царство небесное, хороший был человек, беззлобный и очень начитанный. А все потому, что у него была чтица Дарья Викторовна. Святая женщина. Ему шесть лет было, когда ее в семью пригласили. Она все ему читала, уроки с ним делала. С ее помощью он и школу окончил, и институт. И так привязалась к нему, что и денег потом не брала. С ним и осталась, и ухаживала за ним, как мать. И ее как члена семьи уже принимали. Своей семьи у нее не было. А теперь она вроде как одинокая тетушка, с кучей племянников, то есть от всей нашей родни. То к одному поедет погостить, то к другому. И очень вежливая, никогда без подарка не придет. Вот теперь к нам решила. Я маленькой ее помню. Ей тогда чуть больше сорока было.
— А теперь под восемьдесят? — Ярин злился над нелепостью ситуации, над тем, что ему не дали поспать, и вообще на то, что отпуск скоро заканчивается, а в доме еще массу вещей надо сделать по мелочи.
— Где-то около того, — жена не уловила иронии в вопросе. — Да и на свадьбе нашей она тоже была. Только они с Женей, видно, в дальнем углу сидели, ты поэтому не не помнишь. Но они к нам подходили, поздравляли. Да, и потом как-то приходили вместе, подарили чайный сервиз. Зеленый, с золотыми полосками. Он на старой квартире остался. Не вспомнил? Ну, Бог с ним. В общем, ты ее встретишь, пусть располагается в гостиной или в детской. Хорошо, что мальчишки в лагере.
— Не понял! Кх-х! — Ярин от удивления даже поперхнулся. — Что значит — «ты встретишь»? А ты?
Рита повернулась к нему всем корпусом и выкатила глаза:
— Ты вообще что-нибудь помнишь? У меня 31-го командировка. Или мне работы лишаться?
Рита работала в фирме медицинской косметики и неплохо зарабатывала. Ярин преподавал сценическую речь в театральном институте, и его зарплата была гораздо меньше жениной.
— Хорошее дело! — Ярин даже зашелся от гнева, что с ним бывало редко. — Ты куда-то в Тьмутаракань уедешь, а я тут незнакомых старух принимать буду! Твоих, кстати, знакомых, не моих!
Но и жена была не робкого десятка!
— Ярин! — в решающие минуты она обращалась к нему патетически по фамилии. — Ты меня слышишь вообще? У меня командировка важная. Если я не поеду, то в зарплате урезать могут или вообще уволят.
Ярин не привык спорить с женщинами, тем более с такими крупными и дородными, как его жена. Сам он вырос в семье, где царили одни женщины — мама, бабушка и тетя. Все они были большими, громогласными, и авторитет их был непререкаем. Но от них веяло стабильностью и покоем, и он был рад, что жена его похожа на них.
— Почему ты не сказала заранее? Куда приезжает? И почему Доля? Что за имя такое? — спросил он более миролюбиво.
— Забыла! И так как белка в колесе целыми днями кручусь! На автовокзал. В 14.15. Да, не кипятись. Нормальная бабка. Из бывших. Отец у нее, кажется, царский полковник или даже генерал был. В общем вся семья такая цирлих-манирлих. А Доля потому, что ее в нашей семье Долли называли, ей нравилось так. А Женька маленький не мог выговорить и переделал в Долю. Так и прижилось — Доля. Но божий одуванчик старушка. В жизни никому грубого слова не сказала. Кстати, тебе полезно с ней пообщаться. Речь у нее — заслушаешься! И по-французски говорит, если, конечно, сейчас помнит.
— Благодарю! — съязвил Ярин. — А я все думал, не выучить ли мне французский на досуге! Всю ночь какая-то коза серая снилась, спал беспокойно, и тут с утра — пожалуйста! Хорошо, хоть Доля. А то Долли — собачье имя какое-то.
— Очень смешно! Ладно, Вольдемар, — жена перешла на игривый тон. — Не боись! Коза снится к переменам в жизни. Холодильник я вам заполню. Пельмешек наверчу, борща сварю. С голоду не помрете. Она неприхотлива и очень воспитанна. Не соскучитесь!
Через четыре дня Ярин ехал к автовокзалу. Рита уже укатила в командировку, напутствовав мужа целым списком рекомендаций и инструкций. Из них Ярин запомнил только первостепенные позиции: то, что старушенцию зовут Дарья Викторовна, что она высокая и худощавая, что носит очки с сильной плюсовой диоптрией и говорит, грассируя.
На автовокзале все инструкции полетели к черту. Людей было, как кроликов в садке! Все куда-то спешили, шныряли, торопились, летели, толкали друг друга, ругались и кричали. У Ярина, привыкшего к размеренному образу жизни и определенному маршруту — дом-институт-прогулки в сквере перед домом и изредка вылазки в лес на тихую охоту, — зарябило в глазах и разболелась голова.
Он не сразу приметил одиноко стоящую у газетного ларька высокую женскую фигуру. Слева к ларьку была прислонена какая-то обломанная деревяшка, видимо, от старой мебели. Женщина держалась за нее и растерянно озиралась по сторонам.
— Здравствуйте! — Ярин подошел решительно, уж больно женская фигура гармонировала с обломанной деревяшкой. — Вы Дарья Викторовна?
Женщина повернулась, заморгала сильно:
— Да. А Вы Владими`р, муж нашей Р`иты?
— С приездом, Дарья Викторовна! Давайте вещи, и к машине!
— Да у меня немного, Володя. Вы позволите себя так называть? Вот только две сумки. Ой, что Вы, не утр`удняйте себя. И называйте меня просто — Доля.
В машине старушка долго суетилась, размещая сумки, которые почему-то не захотела класть в багажник. И все извинялась, что доставляет Ярину ненужные хлопоты и «утрудняет» его. И при этом так заискивающе смотрела ему в глаза, что Ярину становилось неловко и тоскливо.
«Да, нудный экземпляр. Держись, брат Вольдемар, тебя ожидают славные дни! Хитрая Ритка, как у нее так получается, вроде бы и не виновата, а все равно вывернулась, а мне отдуваться. Принесла же эту бабку нелегкая».
— Ой, как неве`роятно изменился го`род! Боже, а этого моста не было! Когда его пост`роили? Я была тут так давно, как все пе`ременилось! Ст`рашно сказать, сколько лет живу в поселке. Но, Вы знаете, Володя, запах, а`ромат го`рода остался п`режним! Да! Пахнет так же, как в моей молодости — от мостовой запах осенних яблок, такой п`ряный, сладкий, чуть с гнильцой! Как хо`рошо! Боже мой, скве`р, мой любимый скве`р!
Ярин почувствовал глухую досаду, словно у него заболели зубы. Мостовая пахла обычно: нагретым асфальтом, пОтом бесчисленных прохожих, бензином, выхлопными газами. Для того, чтобы уловить во всей этой мешанине тонкий аромат осенних яблок, надо было обладать очень сильным обонянием. Или воображением.
Старушка восторгалась буквально всем: детьми в парке, нелепыми новомодными бронзовыми памятниками, пиццериями, шашлычными, кафешками, магазинами, женщинами в яркой одежде, прохожими с собаками, подростками на роликах, фургонами со свежим хлебом. Все было в поле ее зрения, скорее душевного, чем физического. Она словно дала себе задание восхищаться и исправно выполняла его.
И внешность ее вызывала какое-то странное чувство. Словно бледный лепесток увядшего цветка, дрожащий сильнее, перед тем как сорваться.
«Перед смертью не надышишься». Ярин вспомнил, что его собственная бабушка, женщина недюжинной силы, приговаривала это, когда рубила курам головы. Куры отчаянно трепыхались, стараясь вырваться, но это им никогда не удавалось.
Ярин наблюдал за бабушкой не то с ужасом, не то с восхищением. Она была отменной хозяйкой, не просто кулинаркой, а Хозяйкой с большой буквы. В ее подворье были и куры, и гуси, и два невероятно злобных индюка с противными шеями. Ярин ненавидел индюков, они всегда норовили схватить его, маленького, за ногу и вечно косились на него яростными оранжевыми глазами. Но бабушка не торопилась их резать, берегла до Нового года. А кур было много, и бабушка ловко управлялась с ними. Для нее природа была открытой книгой, жизнь и смерть плавно заступали на место друг друга, поэтому бабушка одними и теми же руками спокойно разделывала зарубленную ею птицу, а через несколько минут гладила крохотных, недавно вылупившихся цыплят.
И вот сейчас такое же беспокойное чувство. Сидит эта мадам (или мамзель), в платье цвета стародевической невинности, то есть сильно-помытого розового, щебечет, грассируя, о том, что все прекрасно и великолепно. А глаза за толстыми стеклами тревожные. Будто хочет сказать что-то и не может.