Имение графа Ивана Сергеевича Закутаева известно далеко за пределами губернии. Такой роскоши, такого изысканного интерьера, такой росписи, картин и во дворце не встретить. А картины-то все руки крепостного — Петрушки Мельникова.
Этого Петрушку граф даже в Италию посылал обучаться живописному мастерству. И до отъезда Мельников большое умение проявлял, а уж как приехал от учителей заграничных, так к нему очередь портреты писать. Днем и ночью не выходит живописец из мастерской, все портреты пишет. Вся губернская знать перебывала в этой пропахшей красками галерее. Запечатлеть свой образ у знаменитого Мельникова за честь считали.
Работает крепостной, а граф только барыши за его труд собирает, богатеет. Как-то на званом балу решил Закутаев удивить гостей. Призывает Мельникова из мастерской и дает задание написать портрет черта. Да чтобы именно такой, какой есть на самом деле. А дамы посмеиваются, распаляют хозяина.
— Да как же я, Ваша милость, могу нарисовать, если ни разу его не видел?
— Не смей перечить, холоп. Нарисуешь, вот при всех сейчас обещаю: дам вольную. А нет — так повешу.
Вернулся в свои покои художник, зажег все свечи. Смотрит на холсты, что требуют завершения, на картины готовые, в углах составленные. Невеселые думы одолевают. Он и представить не мог, как выглядит нечистая сила. Взмолился художник, на колени пал у икон. Сердце сжималось от мысли, что не радив был, за работой забывал о том, что и дар получил от Бога.
«Все ведь себе приписывал, за гордыню и погибать приходится».
Вдруг видит: будто свет от иконки, будто лучик до самого лица тянется, утешает.
Спокойным уснул Петр Мельников. И приснился ему сон: голос зовет о полночи в баню, вроде явится туда тот, кого рисовать надо. Голос этот утешает, говорит, чтобы не боялся.
Проснулся художник — ночь на дворе. Стихло в господских покоях, гости разъехались. Отправился живописец в баню, устроился в предбаннике, поджидает. Как ни ждал, а стук да вой, что поднялся при приближении нечисти, напугал изрядно. Перекрестился, а голове опять тот же голос: «Не бойся».
Видит: сквозь дверь проникает рука. Да какая! Толстая, мохнатая, со скрюченными пальцами и ногтями, что когти у птицы. Хоть и робеет Мельников, а рисует, торопится. Только нарисовал, из двери — нога, на свиную похожа. Только свинья та должна быть саженей трех в длину.
Руки дрожат, дух перехватывает, а он все рисует.
«Не умри», — воет ветер. В тот же миг явился весь черт в подлинном своем обличье.
Не помня себя, живописец закончил портрет — и вон из бани. Идет, а голос шепчет: «Иди сразу к барину, не заноси портрет к себе. Да не разворачивай, оставишь и сразу уходи». Так Мельников и сделал.
Утром накрыли к завтраку, а барин не выходит. Послали к нему, а граф Иван Сергеевич Закутаев уже застыл, склонившись над портретом.
Портрет от греха сожгли, а наследники оформили вольную на живописца Петра Мельникова.