Первоначально Советский Союз, связанный международными обязательствами в Комитете по невмешательству в испанские дела, мог оказывать республиканской Испании только гуманитарную помощь. В порту Аликанте один за другим стали швартоваться суда с мирными грузами и продовольствием для населения — «Кубань», «Зырянин», «Курск», «Трансбалт», «Нева»… Разгрузка судов шла в открытую, прятать было нечего — мука, консервы, одежда, предметы первой необходимости, медикаменты.
Франкистов такое положение дел явно не устраивало, надо было подтолкнуть к более активной помощи своих сторонников в конфликте — Германию, Италию и Португалию, доказав явное участие СССР в военной помощи и поставках оружия республиканцам, что не удавалось ни с помощью явной лжи, ни благодаря разветвлённой сети агентурной разведки в портах.
Вот в таком режиме шаткого равновесия советское правительство, в ответ на постоянную помощь фашистских режимов франкистам, приняло решение о поставках вооружений, самолётов и танков с военными специалистами и советниками республиканцам, но с оглядкой — нарушать режим невмешательства и международное эмбарго на поставки оружия публично не хотелось никому.
Сначала начались поставки вооружения через третьи страны, типа Мексики, и оружия, изготовленного в других странах-производителях, а затем — напрямую, советского, через порт Картахену.
Одним из судов как раз и был теплоход «Комсомол», построенный в 1932 году на Северной судостроительной верфи в Ленинграде. «Секрет Полишинеля» утаить уже было трудновато — мятежники захватили в боях четыре русских танка, самолёт с советскими лётчиками совершил вынужденную посадку на территории франкистов и был захвачен ими в плен.
Началась месть со стороны Франко: блокада морских путей, провокации и в конце концов — пиратские нападения на суда.
«Комсомол», доставивший предыдущим рейсом в Картахену 50 лёгких танков, двигался 14 декабря 1936 года с грузом марганцевой руды из Поти в бельгийский Гент, когда путь ему преградил крейсер франкистов «Канариас».
Смотровая команда поднялась на теплоход и обследовала его от носа до кормы. Забрав всю судовую документацию и паспорта моряков, капитану заявили, что все 36 человек экипажа должны эвакуироваться в шлюпки, а судно будет расстреляно. Моряки были заперты в трюме крейсера, а по «Комсомолу» был открыт шквальный огонь артиллерии.
Так закончилась короткая жизнь теплохода и начались скитания и тюремная одиссея
Судя по материалам газет и прочим открытым источникам информации тех лет, где-то только через неделю ТАСС выступило с заявлением о «пиратском крейсере испанских фашистов, потопившем мирное судно «Комсомол». И о попытках выяснения судеб членов экипажа.
Время, опять же, тогда было неспокойное, никто никому не хотел наступать «на мозоль» и делать резких движений.
Интернированных моряков по суду Трибунала Южной зоны национальных вооруженных сил Испании приговорили к смертной казни, которую диктатор Франко лично заменил на 30 лет каторжных работ на Канарских островах.
Моряков, содержавшихся вначале в тюрьме «Пуэрто де Санта-Мария», разбили на три группы и отправили по разным тюрьмам, в том числе в Германию.
Неспокойные времена славятся и неординарными решениями — всё это время шли «подковёрные переговоры» и попытки обмена с помощью Международного Красного Креста интернированных моряков, а также военных советников и интернационалистов, захваченных франкистами, на лиц, нежелательных для пребывания в стране с точки зрения НКВД и прочих организаций.
Весь экипаж в три этапа — осенью 1937 и летом 1940 года был возвращён на Родину. Моряки стойко выдержали неволю и, несмотря на пытки, не нанесли урона престижу страны, не дав изобличающих показаний, за что и были награждены государственными наградами.
Дальше у каждого начиналась своя жизнь. Капитан корабля Георгий Мезенцев, известный ещё раньше как главный боцман парусного судна «Товарищ», стал впоследствии начальником Черноморского морского пароходства. А один из матросов — Иван Гайденко — прославился как писатель-маринист.
К сожалению, у меня нет поимённого списка команды, поэтому не смогу назвать ни имени, ни фамилии боцмана теплохода, а спросить уже, к сожалению, некого. Назову его боцман Б.
В своё время отец, командовавший на Белорусском фронте в войну стрелковым батальоном, рассказывал мне ещё в детстве про боцмана Б., служившего у него старшиной одной из рот.
Старшина был уже в годах, сильно уставал. Да и сказывались его морские привычки — ходил «в развалочку» и вообще не мог совершать пешие марш-броски. И это — в пехоте…
А где ему транспорт-то раздобыть? Выручала его обычно какая-нибудь лошадь, которую он надолго экспроприировал. И ещё одно его отличало от прочих — не каждой пищей мог питаться, желательно было что-нибудь помягче, что-то типа каши, что ли…
А так — обычный боец, нормальный, весёлый, заботливый и внимательный к своим солдатам. Свою историю из жизни он особенно и не скрывал…
Боцман попал в третью, самую позднюю для освобождения группу моряков. Их было семь человек, продержавшихся в фашистских застенках почти три года.
Причём следователь был особенно «внимателен» именно к боцману — что возьмёшь с простых моряков, а боцман-то прекрасно осведомлён о коносаментах, о судовых грузах, о маршрутах.
А как из боцмана всё это «вытрясти»? Только пытками, да избиениями — сначала зубы выбивали по очереди, потом ногу сломали. Времени-то за три года много было для «бесед» с пристрастием.
Когда договорились об обмене, то официально честь по чести предупредили «сидельцев» об этом.
Рано утром в камеру зашли несколько человек вместе с начальником тюрьмы и преводчиком, представились — комиссия Красного Креста.
— Есть ли жалобы на арест, содержание, беззакония?
— Да как же нет… — тут же все семеро начали излагать наперебой свои претензии переводчику. Тот не успевал записывать.
Ушли…
Затем двери открываются — на пороге надсмотрщики с дубинками:
— Ах, вы жаловаться вздумали…
Ещё меньше зубов у боцмана осталось во рту…
Через неделю — опять делегация. Другие, но тоже — якобы «Красный Крест»… Опять повторилось то же самое…
Четвёртый раз когда зашёл в камеру, как оказалось впоследствии, настоящий Красный Крест, претензий у сидельцев не было, все бодро отвечали, что содержание прекрасное, отношение — дружественное, претензий к «принимающей» стороне — никаких. Зубов-то во рту мало осталось, а ум был ещё в порядке…
Встречали их как героев, «всесоюзный староста» Калинин лично прикрутил боцману Б. на грудь орден Красного знамени. Отправили в ведомственный санаторий. Неправильно сросшуюся ногу обещали исправить, хорошие вставные челюсти лучшие доктора изготовили.
Долго не захотел без дела сидеть — попросился быстрее в рейс. Пароходство пошло навстречу герою, не обидели. И как назло — весной 1941 года пароход боцмана швартовался в знакомом порту — Картахене.
В портовом кабачке было многолюдно и изрядно накурено, да так, что дым ел глаза, но боцман сразу увидел его — следователя, образ которого даже по ночам не отпускал его. О нём напоминала постоянно ноющая к непогоде переломанная ниже колена нога, зубная боль в дёснах, которая отдавалась в мозгу памятью о его исступлённых криках фальцетом, задающих на допросах один и тот же вопрос…
В голове у боцмана переклинило — дальнейшее он уже не помнил, да и не хотел вспоминать. Во всяком случае совесть у него была чиста — со следователем он рассчитался сполна и за себя, и за товарищей.
Власти как-то договорились, и его должны были судить в Союзе. Орден, как и положено, забрали. Потом то да сё, а тут — война. Хоть кому-то, считай, повезло.
Дослужился до старшины. Единственно — долго в пешем строю ходить не мог, нога не позволяла, но вокруг же люди — всё понимают… Да и в наступлении теперь — лошадь всегда добыть можно.
А челюсть искусственную он потерял, когда контузило подо Ржевом. В эвакогоспитале понял только — сам живой вроде, а вот челюсти нет. Жалко, хорошая была, теперь вот только кашу есть сподручно…
Дороги старшины и его командира батальона разошлись потом в начале 1944-го, когда их обоих ранило в наступлении практически в один и тот же день.