Море, природа, великолепные пейзажи наполнили душу Элеоноры Ивановны настоящей благодатью, которой не наполнишься при варке борща или макарон. После галереи Элеонора Ивановна и Галина Кузьминична переместились в уютное кафе, ведь возвышенное состояние души, как известно, пробуждает аппетит.
За чашечкой ароматного кофе с наивкуснейшим банановым пирожным подруги делились впечатлениями о картинах, художниках и интерьерах галереи. Высокий полёт мысли, вызванный соприкосновением с искусством, сделал беседу содержательной и одухотворённой. Откуда-то сами собой в голове возникали красивые эпитеты, всплывали знаменательные даты и исторические факты. И всё в этот день было прекрасным.
Но настало время собираться по домам. Старые подруги попрощались (старые не потому, что им было пятьдесят, а потому что их связывала давняя дружба) и сели по автобусам. Глядя в окно на проезжавшие мимо серые, пыльные машины, Элеонора Ивановна думала о бушующем море и о штиле, о море синем и о море бирюзовом, о море Чёрном и о море Красном. В общем, мысли уносились далеко-далеко, кочуя по карте мира, поскольку Элеонора Ивановна в прошлом была учительницей географии.
В задумчивости Элеонора Ивановна почесала ухо. На этом прекрасные мысли резко прекратились: она поняла, что на правом ухе нет серебряной серьги. Её любимой и дорогой сердцу серьги с разноцветными камушками. Потеряла! На левом есть, а на правом — нет. Элеонора Ивановна крепко выругалась себе под нос. Ованнес Айвазян, наверное, и не знавал таких выражений. Но зато их знала бывшая учительница.
Её руки лихорадочно шарили по шее, груди и спине в надежде нащупать заветное украшение. Она даже стала трясти головой и плечами, надеясь, что хорошая тряска поспособствует выпадению серёжки из глубин одежды. Элеонора Ивановна заглядывала под кресла, искала в сумке, в воротнике, в карманах, спрашивала у соседей по автобусу — никто не находил.
Элеонора Ивановна вся издёргалась. Обронить серьгу она могла где угодно — в гардеробе, в картинной галерее, в туалете, в кафе, когда раздевалась и одевалась обратно, по дороге к автобусу. День был безнадёжно испорчен этой пропажей.
«Дурацкие картины», — думалось Элеоноре Ивановне на выходе из автобуса. По пути домой она всё время смотрела себе под ноги: не упадет ли серёжка из складок одежды? Нет, серёжки не было. Элеонора Ивановна больше не думала с восхищением об Айвазовском, а галерею посчитала пропащим местом.
Стоя у лифта, чуть не плача, она вспоминала, как наряжалась утром: сначала кофта, потом серёжки или сначала серёжки, потом кофта? Она вдела серьгу в левое ухо, потом в… Стоп. А вдела ли она серьгу в правое ухо? С беспокойной мыслью Элеонора Ивановна ворвалась в квартиру, чуть не сбив с ног престарелого отца, и ринулась к полке с драгоценностями. На полке с самого края, как ни в чем ни бывало, лежала, поблёскивая, серебряная серёжечка. Та самая, пропавшая.
— Моя ты золотая! — радостно воскликнула Элеонора Ивановна, покрутила её любовно в руках и вдела в ухо.
Она позвонила Галине Кузьминичне, чтобы осведомиться, добралась ли та до дома.
— Как хорошо мы с тобой сходили в галерею, Галя! — воодушевлённо сказала Элеонора Ивановна в трубку.
Они снова поговорили о высоком и распрощались. Самое время было плотненько поесть. Потому что воодушевление, как известно, вызывает аппетит.