Хотя от лукавого всё это. Если очень хочется, но нельзя, то — можно. Поэтому и делить на ноль, когда уж сильно засвербит в одном месте… Или жареный петух в него же изо всей дури клюнет. Так тогда — завсегда пожалуйста! Делите. Или измеряйте ширину времени.
Но у меня — не свербит. И не клюют меня. Тем более, жареные петухи. Так, если только раки за горой свистят. Но и то — изредка. По самым большим праздникам. Скорее всего, поэтому не делю я, как правило, на ноль. И не измеряю ширину времени. А вот по поводу его непрерывности готов поспорить. Хотя… Кто его знает, может, и взаправду — непрерывно оно? А дискретна наша память, отщипывающая от большого каравая жизни небольшие, но почему-то запомнившиеся нам на вкус, цвет и запах кусочки?
…У Лешки в гостях — хорошо. Вообще-то, это отец с матерью решили на выходных съездить к своим друзьям, а я так, за компанию с ними. Тем более что меня по этому поводу особо никто и не спрашивает. Сказали, что поедем, ну, а ты, соответственно, живи и радуйся. Вот я и радуюсь. Потому что у Лешки — хорошо. Правда, классно! Особенно, если с ночевкой. И в этот раз — именно так. С ночевкой.
А это значит — будем топить титан. Лешка со своими живет в небольшом двухэтажном деревянном доме. У них всего один подъезд. Зато квартир — целых восемь. По четыре — на первом и втором этажах. Значительно меньше, чем в нашем бараке. Зато у них есть вода. Не так, как у нас — в ведрах, в прихожей, а прямо из крана. Покрутил барашек, она и полилась. Но — холодная. Поэтому посуду надо мыть с мылом. Это как раз Лешкина обязанность. Ну, а я, как мы к ним приезжаем, помогаю ему в этом деле. Лешка начинает, а как руки у него замерзнут, приходит моя очередь.
Правда, пока её дождешься… Так и уснуть можно! Поэтому я и без очереди тут же, рядом с раковиной топчусь. Принимаю уже помытую посуду и протираю её полотенцем. А то, пока Лешка намыливает сложенную в раковине посуду, закрою кран пальцем, чтобы посмотреть, будет ли из него вода течь, когда он вот так, не барашком перекрытый. Сначала — ничего, не течет. А потом начинает изнутри на палец давить. Всё сильнее, сильнее, так, что нет уже никакой возможности её удержать, и она начинает брызгать из-под пальца тоненькими, но сильными струйками во все стороны. На меня, на Лешку, на стены кухни, на пол и даже, если сильно постараться, на потолок.
Поэтому вдвоем посуду мы редко когда домываем. Обычно меня с позором изгоняют из кухни. И по грязным вилкам, ложкам, чашкам и тарелкам Лешке приходится отдуваться одному. Но вот воду, что пролилась мимо раковины на пол, мы с ним убираем уже вместе, с помощью тряпки старательно размазывая по всей кухне лужи, образовавшиеся после наших экспериментов с краном. Время от времени, отжимая в ведро то, что размазываться не захотело.
Но это — совсем не интересно. Просто «надо». Вот нам с Лешкой и приходится пыхтеть. А то его отец не возьмет нас с собою, когда пойдет в сарайку. Там у них дрова и уголь, которыми топят титан, чтобы вода стала горячей. А она нужна для того, чтобы все мы… Не только я и Лешка, но ещё его старшая сестра и взрослые — мы все, когда вода станет горячей, будем купаться. В ванне. Большой и вместительной.
Конечно, не настолько, чтобы одновременно все туда влезли. Но мы вдвоем с Лешкой спокойно в ней помещаемся. И еще прилично места остается. Поэтому, пока нам не намылили головы, в ванне можно даже поиграть с мыльницей. Вытащить из неё мыло, а верх и низ поделить по-честному. Это — мой «корабль», это — его. Кто быстрее пустит на дно «вражескую» посудину большой волной, поднятой на поверхности ванной с помощью ладошки? Или с помощью «водомета», который легко организовать, набрав в рот ещё чистой, не замутненной мылом воды.
Плохо только, что «волна» никак не хочет вести себя так, как это должны делать «хорошие» мальчики и девочки. И добежав до стенки ванны, не останавливается, а почти всегда перепрыгивает эту преграду, чтобы с радостным плеском сообщить не только нам, но и взрослым, что она — уже на полу. Да и «водомет» не всегда бьет прицельно. Так что когда в ванную заходит какая-то из мам, нам с Лешкой обычно достается. Как правило, по подзатыльнику, который, так же как и мыльница, делится по-честному. Ему, а потом и мне. Или наоборот. В зависимости от того, чья из мам в этот раз будет нас по очереди щекотно тереть намыленной мочалкой.
Но всё это будет вечером. А пока надо с Лешкиным отцом — дядей Стасей — идти в сарайку. Там тоже интересно. Потому что, кроме угля и дров, в ней ещё много чего есть. Например, высокий и широкий деревянный стол. Который называют верстаком. Потому что на нём — тиски. А на обычном столе их нет.
В тиски, пока дядя Стася набирает в ведро уголь и откладывает в сторонку небольшие — чтобы мы с Лешкой могли донести — обрезки досок, можно что-нибудь зажать. Например, гаечный ключ. И зажать, поворачивая винт тисков с помощью толстой железной спицы, так сильно, чтобы Лешка, как ни старался, потом его не вытащил бы. Но он, как правило, вытаскивает. А вот мне после его закручиваний это удается далеко не всегда. Нет, если сильно попыхтеть, наверное, можно всё-таки освободить попавшего в лапы к тискам пленника. Но обычно на это просто не хватает времени.
Потому что подняв ведро, до самого верху, с горкой насыпанного в него угля, дядя Стася показывает свободной рукой в сторону уже отложенных поближе к дверям сарайки деревянных обрезков:
— Ну что, пацаны, может, хватит ерундой заниматься?