Да и попробуй стань этим самым идеалистом, когда тебе с самого детского сада про то, что эмпириокритицизм — это «кака». Так что материалист, материалист. Самый настоящий. Даже не сомневайтесь. Вот только…
Есть всё-таки внутри каждого из нас, что-то такое… Типа большого магнита. И у одних он на плюс заряжен. У других — на минус. А у кого-то, как индукционная катушка. Сегодня одно, а завтра — погода поменялась, пошли тучки по небу — совсем другое.
Не худший, скажу я вам, вариант. Вот если у тебя однополюсной магнит от самого рождения и — на всю оставшуюся… Тут — без вариантов. Хорошо, если то, что у тебя внутри, только сладкое и приятственное во всех отношениях притягивает. А как наоборот? Налево пойдёшь, слона потеряешь. Направо — кирпич упадёт. Даже если сегодня совсем нелётная погода для него. И хорошо, если на голову тому, кто его, собственно, и притянул. А если рядом? А там как раз ты стоишь?..
Поэтому и нельзя по жизни на эти самые розовые очки надеяться. Только и знай, что крути башкой на все триста шестьдесят и примечай — нет ли рядом кого такого, который только и делает, что все тридцать три несчастья и — к себе руками загребущими. Даже не желая того. Так, по уже устоявшейся жизненной привычке, которая настолько в шкуру вросла, что уже и второй натурой стала.
А как увидел, заприметил такого субъекта… Бегом от него! На другую сторону улицы. И — к вокзалу. Купил билет на первый же проходящий скорый и — ещё дальше.
Только не всегда это получается. Иногда закрыта касса. Ушли уже все те поезда, что сегодня по расписанию. Теперь только завтра. И то, если билеты будут.
Тогда стой, терпи и надейся… что мимо кирпич пролетит.
И я терпел. Куда денешься, если Основной закон родной страны определил, что-то — обязанность? Да ещё и не простая. Почётная. А по росту в шеренге я за Мишаней сразу. И… Куда из неё? Из шеренги этой. Тем более — без приказа.
Только-только присягу в армии мы приняли. Первый… Самый первый развод караула, и заступающий дежурным по гарнизону — вот делать ему было нечего! — взял и ткнул в Мишаню пальцем:
— Боец?
— Левич!
Нет, ну почему именно Мишаня? Взвод в строю стоит. Тридцать рыл военнослужащих! А пальцем вот именно в этого сиротинушку ткнуть надо…
— Вводная, Левич. Ты — часовой. Ночь. К посту кто-то приближается. Ты в темноте не видишь, кто. Твои действия?
Мишаня ему тут же — в ответ и на полном, промежду прочим, серьёзе:
— Стреляю!
Тот прямо в кителе, при погонах и начищенных пуговицах так и грохнулся об асфальт плаца. Плашмя. Уноси готовенького. Не-ет! Подскочили там, подняли его, отряхнули… Он ка-ак начал орать. Громче сирены воздушной тревоги. И всё по русской латыни. А в промежутках между этими неприятными словами:
— А если это разводящий со сменой? Темно! Ты же не видишь! Повторяю вводную. Ты часовой. К посту кто-то приближается. В темноте не видно — кто. Твои действия?!
Но Мишаня наш от такого крика в ступор впал. И нет у него другого ответа, кроме, как у того трамвайчика, что на рельсах:
— Стреляю!
Ну, деж вообще озверел:
— Кому автомат дали, бабушку и маму вашу?! А «стой, стрелять буду»? А «стой, осветить лицо»? А предупредительный выстрел?! Да этот урод мне ещё застрелит кого на посту. Старшина. СТАРШИНА! Отобрать у него оружие и подсумок с патронами. Боевыми, между прочим! Штык-нож ему. Пусть стоит на ночном дежурстве у магазина Военторга.
Так Мишаня и дошёл до караульного помещения со штык-ножом. А там штык уже начкар у него отобрал, обоснованно рассудив, что он этим артефактом и порезаться может. Отвечай потом за Мишаню перед родной страной и родителями…
И куда уйдёшь от такого «подарка», если в строю и — прямо сразу за ним? Как?!
Мне же, мало того, его ещё и вторым номером определили. Сменный ствол таскать и ленту пулемётную набивать.
Как по стволу — так ага, дождёшься от него. До стрельбища сколько? Больше трех. А Мишаня после первого километра упал и намертво. Бросил бы его, пусть лежит. Может, очнётся, попьёт из лужи, что рядышком, очухается, дойдёт своим ходом до окончания стрельб. Так не отодрать ствол от него! А жердина — приличная. Пол-отделения, если только с помощью «Эй, ухнем», да с учётом только что оприходованной в столовой «шрапнели»… Иначе — не поднять. А весь личный состав задействовать нежелательно. До стрельбища-то ещё… Одна половина отделения первый километр Мишаню тащит. На втором — другой половине его перебрасывает.
А ленту если набьёт, так её сразу же, ещё и на курок не нажал, как всё уже… Перекосило! В душу самого главного и всех его подручных, что по натопленному помещению со сковородками бегают.
Не перекосило, так смотришь… А в ленте… Пули — сплошняком с зелёным наконечником. Вот какого? Трассеры ж не должны подряд идти. А так. Через две-три — четвёртой. Чтобы направление стрельбы по огненным чёрточкам увидеть и откорректировать его, если что. Сплошняком только в конце магазина. И то, несколько штук — вполне, чтобы понять вовремя — всё, заканчивается лента.
Нет уж, пусть он лучше со штык-ножом — у Военторга!
Правда, чует моё сердце… Память — это же такая субстанция! Которую — не задушишь, не убьёшь. И уже нынче, но примерно такими же, как и в наши времена, долгими зимними вечерами под неуютное завывание беснующегося где-то за стенами казармы и никак не желающего угомониться ветра, новое поколение дедушек, наставляя молодых на путь истинный, ударяется в воспоминания с плохо скрываемой дрожью в голосе:
— Нынче что? Та-ак. С прежним — никакого сравнения! Тишь да гладь. А вот когда-то — ещё до нас! — был, говорят, такой воин — Левич…
Глоссарий:
Начкар — начальник караула.
Шрапнель — каша такая. Из перловой крупы.