Та случайная встреча произошла в феврале 1983 года. Был вечер, около половины шестого, на улице совсем уже темно, мела небольшая метель, снег бил прямо в лобовое стекло, «дворники» работали как сумасшедшие, уличные светильники, размещенные на высоченных мачтах, с трудом пробивали электрический свет до мостовой. Обычная картина в феврале, москвичи к ней привычны, и поэтому вели себя спокойно и смиренно. Машины шли не просто медленно, а как бы с опаской тащились по самой широкой московской улице.
Мне надо было уже поворачивать направо, и вот я с некоторыми трудностями, автолюбители меня поймут, перестроился в самый крайний левый ряд, из которого еще можно было совершить этот маневр. Зачем такие сложности? Да просто при повороте машину на обледеневшем асфальте занести может, вот я и уходил туда, где слева машин не окажется. Загорелась стрелка, разрешающая правый поворот, я стоял первым, тронулся и в этот момент боковым зрением заметил, как что-то огромное рыжее метнулось к моей машине, почти под колеса. Собака, подумал я, только какая-то большая. Пришлось тормозить, машина встала как вкопанная, и тут я увидел, что это рыжее оказалось женщиной в огромной лисьей шубе.
Она, подбежав ко мне, открыла пассажирскую дверь и взмолилась:
— Пожалуйста, если вы не очень спешите, а вот я очень спешу, прямо опаздываю…
Она продолжала, что-то непрерывно говорить, так что я был просто вынужден прервать ее характерный говор:
— Дорогая Наталья Георгиевна, даже, если я куда-нибудь буду опаздывать, я не смогу отказать в помощи своей любимой актрисе.
— О, вы меня узнали, — с удовольствием произнесла Гундарева.
Сзади вовсю гудели машины, мы загородили часть проезда, и водители нервно нажимали и нажимали на сигналы своих авто.
— Куда вас надо доставить? — спросил я.
— В театр, я опаздываю на спектакль, машина, которая меня возит, почему-то не пришла, ждать запасную нет времени, — все это время она пыталась как-то уместиться на переднем сиденье «Жигуленка», шуба ей явно мешала.
Я резко вывернул руль и уже на запрещающий сигнал поехал вниз по Садовому. На мое удивление, пробка рассосалась, машин было немного, и до Калининского проспекта мы долетели без остановок, быстренько развернулись над тоннелем, повернули на улицу Воровского, дальше по бульвару в сторону Арбатской площади… И вот тут-то я задумался, как же ехать дальше, ведь по Арбату не проедешь, он пешеходный. Весь последующий путь командовала моя пассажирка, мне приходилось только поворачивать то в одну, то в другую сторону, но вот, наконец, мы остановились — на той стороне улицы виднелся вход в театр имени Вахтангова.
Всю дорогу она мне что-то рассказывала: и о том, что работа очень тяжелая, но она ее безумно любит и ни на какую другую никогда не променяет, и о том, как мало платят за такой адский труд, ведь, несмотря на то что она получает ставку
На прощанье она улыбнулась мне своей неповторимой улыбкой и сказала:
— Приходите в театр на мои спектакли, администратору скажите, что Вы по моему приглашению, обязательно произнесите пароль, — и она проговорила какое-то простое словосочетание, я долго его помнил, а вот сейчас память подвела.
К сожалению, в то время я был очень занят, почти все время проводил в командировках. Помнится, в ноябре кадровичка «поздравила» меня с тем, что вернулся я из 52 командировки в этом году, а ведь год-то еще не закончился. Мне очень жаль теперь, что я не смог воспользоваться этим любезным приглашением. А когда выдалась свободная минутка, было уже поздно. В газетах сообщили, что Наталья Гундарева тяжело заболела, а затем и навсегда покинула нас.
Я знаю, что теперь уже ничего нельзя изменить, и все разговоры о том, что мы любили и продолжаем любить Наталью Георгиевну, уже ничего не решают, но надеюсь, что она это знала. Может быть, сейчас она парит там над нами в небесах и слушает и смотрит на все то, что вспоминается, говорится, показывается о ней… Так вот и я хочу, может, запоздало, признаться, что для меня она была и остается лучшей актрисой нашего кино, нет никого, кто мог бы даже стоять рядом с ней.
Может быть, она потому и сгорела так рано, что не играла, а вживалась в каждую роль, а затем проживала ее от начала до конца. Посчитайте сами, сколько было этих женщин, таких разных, таких неповторимых, и надо было, вылезая из одного обличья, тут же погружаться в новое и новое. Как тут не сгореть, когда постоянно не живешь, а горишь.