Там уже околачивал груши его младший брат, Мишка. Он на пять лет младше нас был, ещё в школу ходил. На больших летних каникулах его отправили к бабушке. Набраться к долгой полярной зиме летнего солнышка и витаминов.
Чуть больше недели я там был. Несколько дней, по сути. Но эта поездка как-то особенно врезалась в память.
* * *
Лето на Украине жаркое. Ближе к полудню — так вообще пекло. Ни выходить на улицу, ни что-то делать нет никакого желания.
Вот мы и лежим с Мишкой в одной из комнат самого обычного одноэтажного частного домика — традиционной украинской мазанки, единственное окно которой завешено плотным покрывалом, чтобы солнечные лучи не пробивались в помещение и в нем сохранялась относительная прохлада. Но вот именно что относительная. На несколько градусов ниже, чем пекло, которое за окном. Поэтому даже здесь, в комнате, жарко.
Мы, народ северный, к таким температурным параметрам непривычный, лежим, чуточку одуревшие от жары, в комнате, что ближе к выходу из дома. Я на кровати у одной из стен помещения, Мишка у противоположной.
Да что там мы! Даже бабушка, местная жительница, а тоже, как и мы с Мишкой, лежит, пережидая это пекло, в соседней комнате.
Двигаться и что-то делать — не хочется. Но и просто так лежать скучно. Вот я и подкалываю Мишку:
— Нет, ну мы-то с Андрюхой — понятно. Уже возрастной народ. Студенты. Безоблачное детство прошло. Уже можно (и нужно!) подвести какие-то итоги. Вот мы и лежим. Подводим. Но ты-то! Мишка… Ты же ещё полный сил и энергии школьник. Вот какого лежишь?! Нет, чтобы встать, сходить в сарай, проверить оснастку удочек. Взять там же, в сарае, лопату и сходить к молочно-товарной ферме. Накопать навозных червей. Как мы, твои старшие товарищи, вечером, по холодку, пойдем на рыбалку без удочек и червей?! Нет, правильно бабушка Нина говорит: «Ледаченький (с ленцой) ты, Мишка. Ледаченький…»
И слышу в ответ:
— Ой, Костян… Отстань! Тут пошевелиться сил нет. А куда-то идти… На улицу, в это пекло… Нет, ни за какие коврижки!
И вдруг… Прямо за окном, видимо, с плодового дерева, стоящего у стены дома, что-то, задевая по пути ветки и шурша листвой, падает и с приличным шумом ударяется о землю. Я, прикинув произведенный упавшим предметом шум (нет, не слива и, тем более, не вишня; последнюю и не слышно было бы) и ещё не отойдя от только что произнесенных украинизмов, вслух констатирую:
— О, яблуко впало…
И что происходит после этого…
От Мишкиной расслабленности и обездвиженности не остается ни малейшего следа. Как подкинутый какой-то сильной, но невидимой для глаз пружиной, он подскакивает со своей кровати и, размахивая от избытка чувств руками, громко кричит вглубь хаты:
— Ба! Ба, ты слышишь?! «Яблуко»… Ну, Костян и серый! Лета не знает! Яблоко от груши отличить не может!
«Не может»… Да как я его отличу через занавешенное покрывалом окно?! И откуда мне, в отличие от Мишки, знать расположение плодовых деревьев в саду его (не моей!) бабушки?! Нет, сразу — «не может».
Торопыга ты, Мишка. Был…
* * *
Там же, в Тальном, вечером первой и единственной в тот наш приезд пятницы, мы с Андреем, прихватив с собою какого-то его дальнего родственника, тоже студента, то ли геолога, то ли геодезиста, проходившего там практику и квартировавшего у бабушки Нины… А что? Он почти местный, из соседнего райцентра, Звенигородки. Так что неписанные правила и обычаи местной молодежи должен знать. Да и мы, рядом с ним, принимая во внимание его мягкое «гэканье» и проскальзывающие время от времени в речи украинизмы, вполне можем и за местных сойти. Если, конечно, сами будем помалкивать.
В общем, тем теплым, погожим пятничным вечером мы втроем отправились на танцы. Мишка даже не рыпался со своим вечным «И я с вами!».
— Мал ещё. Остаешься с бабушкой. Нас не ждите, ложитесь спать. Мы будем поздно.
Отбыв номер на первой паре быстрых танцев и присмотрев за это время в толпе девчат, которые нам приглянулись, мы стали их приглашать на медленные. Девчонки, естественно, были местные. Невысокие, темноглазые, с короткими прическами, которые, похоже, как раз были в Тальном в большой моде. В общем, нормальные девчонки. Весь вечер мы и протанцевали с ними, даже на быстрых формируя свой небольшой кружок.
Видимо, и мы им приглянулись, потому как под окончание танцев они, пошушукавшись между собой, доложили нам:
— Вас тут наши местные пацаны собрались бить.
И после небольшой паузы добавили:
— Но вы не бойтесь, мы вас до дома доведем такими тайными тропами, о которых мало какая собака в нашем городке знает.
— Да кто боится? Мы?! Девочки, разве мы похожи на героев картины известного русского художника «Дети, бегущие от грозы»?!
С другой стороны… Отказываться от предложения проводить, исходящего от таких симпатюль?! Нет, мы, конечно, глупые в своей самоуверенности молодые люди. Но не до такой же степени! И с танцев мы уже ушли вшестером.
Нельзя сказать, чтобы наша компания сильно торопилась домой. И шли мы неплотной, сплоченной группой. Разбились на пары. Каждая из которых старалась держаться от иных на пусть и небольшом, но все-таки расстоянии, чтобы никто не мешал заниматься тем, чем хотели заниматься оба отколовшихся от основной толпы.
Вот так, неспешно, мы какими-то проулками двигались в сторону дома, время от времени останавливаясь, чтобы… Чтобы, скажем так, всмотреться в темное до черноты украинское небо, усыпанное неисчислимым количеством таинственно мерцающих звезд.
И когда нам оставалось пройти один небольшой сад, чтобы прямо за ним упереться в калитку бабушкиного дома… Вот тут все и началось.
Из тени плодовых деревьев выступили четыре хорошо различимых в ночном сумраке фигуры. Нас здесь, зная, куда мы должны прийти по итогу, явно ждали. И за просто так отпускать не собирались.
«Расклад перед боем не наш. Но мы будем играть!» Когда знаешь, что драки — не избежать, правило первое — бей первым…
От всей нашей расслабленности и благодушия не осталось и следа. Девчонок в момент как ветром сдуло. Ну, а мы, сгруппировавшись — один по центру — впереди, двое по бокам и чуть сзади, бросились вперед.
Сказать, что «закипела суровая битва», было бы сильным преувеличением. Обычная уличная драка, в которой просто хочется достать, дотянуться кулаком до противника, но при этом, желательно, не дать ему дотянуться до тебя. Удар, уход в бок или назад. Шаг вперед, снова удар. Вот такой танец в ночи.
Правда, продолжался он, как потом оказалось, совсем недолго. Девчонки-то — молодцы. Они не убежали. Помчались к бабушкиному дому, стали стучать в окна и громкими криками: «Баб Нин, баб Нин! Там ваших парней убивают!» — перебудили полквартала.
Естественно, бабушка, не одеваясь, в одной ночной сорочке, подхватив во дворе какую-то увесистую палку, побежала на шум драки, в этот проходной сад. Мишка, естественно, понесся за ней.
Наши противники, увидев надвигающееся на них нечто в белом саване, с косой в руках, а за ним ещё какие-то силуэты (у страха глаза велики!), кинулись врассыпную. Преследовать их у нас не было ни малейшего желания…
…Давно было советское время. Но даже сейчас, вспоминая эту историю из жизни, я вижу перед собой не только маленькую бабушкину кухню, слабо освещенную небольшой сорокаваттной лампочкой, висящей где-то у самого потолка… Нас, уже смывших с себя «кровь и пот» только что отшумевшей битвы и возбужденно обсуждающих её детали: кто кому, от кого и как сильно… Нет, это только фон. Визуальный и звуковой.
Главное, что я вижу — это полные неподдельного восхищения глаза Мишки. Большей частью обращенные в сторону старшего брата, но и нам с Олегом… Тоже кое-что изредка перепадает от них: «Не испугались, не побежали. Трое. Против четверых»…
* * *
Вот уже десять лет, как нет с нами Мишки. Но сколько буду жить, не забуду тот погожий сентябрьский денек, когда, проводив Андрея в Сыктывкар на похороны, я возвращался из Череповца домой. Сильный боковой ветер срывал листья с придорожных деревьев и щедрой рукой бросал их багряно-золотым ковром под колеса моей «Шкоды».
А я смотрел на прозрачное в своей раннеосенней голубизне небо с плывущими по нему нескончаемой вереницей белоснежными, чуть подретушированными серым снизу, от земли, облаками и думал: «Господи, красота-то какая! А Мишка… Неужели Мишка уже никогда… Никогда в жизни не увидит вот этой красоты?!»
Да, смерть, как правило, приходит неожиданно. И, не спрашивая нас, забирает куда-то в горние выси дорогих нашему сердцу людей. Но… Пока мы живы, мы помним их. А может быть, и не только мы…