Но в то далёкое и уже порядком поистёршееся в памяти время, которое нынче принято называть
И в этом ряду вредных привычек… Ну, невоздержанность, само собой. Мороженое, конфеты. Нет, шоколадные, конечно, лучше, но и «Золотой ключик» или «Кис-кис» там — тоже ничего. Лимонад, который, будучи почти точно таким же по вкусу, у бабули почему-то назывался ситром. Вафельные трубочки со сладким кремом внутри, что продавали в пристанционном буфете. Душевно посыпанный крупной солью чёрный хлеб, предварительно смоченный в только что отбитом, духмяном подсолнечном масле. Солёная хамса с отварной, ещё дымящейся, молодой картошкой, украшенной зеленью нарезанного укропа и, опять же, приправленной пахучим растительным маслом. Вяленая рыба…
Зависть подлая в том ряду… Ну, вот почему Кольку таким хорошим именем назвали, а мне вечно подсунут туфту какую? У него и мать в аптеке работает… Всегда в халате белом. И с гематогеном никогда у задавалы этого проблем нет. А тут… Попробуй допросись, чтоб купили! Ну и что, что он с крови бычачьей?.. Зато вкусно!
Хватало, в общем, привычек вредных… И не последняя среди них — стяжательство. Нет, марки и та страсть, что филателизмом обзывается, — то будет значительно позже. Металлические монеты и нумизматика — и того дальше.
В то время, когда отец иногда забирал меня из детского сада и перед тем, как идти домой, мы с ним, выпрыгнув из автобуса на Комсомольской, заходили в деревяшку «Гастронома», я ещё и не подозревал о существовании каких-либо стран, кроме Москвы и эСэСэСэРа. А о могучей силе тяжёлых жёлтых и белых кругляшков даже не догадывался. Но стяжательство уже было.
Деревянные палочки, держась за которые можно самозабвенно предаваться невоздержанности, потихоньку изничтожая это сладкое, холодное и белое, облитое шоколадной глазурью… То самое, завёрнутое в серебристую фольгу и называемое мороженым «Эскимо». Да-да, именно они, эти палочки, и были основным объектом моего стяжательства того времени.
Как только мороженое съедалось, палочка не выбрасывалась, а бережно приносилась домой и помещалась в коробку из-под пожарной машины, в дополнение к компании нескольких десятков таких же, как и она, ставших невольными пленниками этого мрачного заточения на несколько недель или месяц-другой раньше.
Но мороженое покупалось нечасто. Иной путь пополнения коллекции был. Другое дело, что срабатывал он не всегда. Если кто из взрослых успевал увидеть поднятую откуда с земли, асфальта или с пола магазина палочку, так требовал незамедлительно и тут же её выбросить, аргументируя своё пожелание мифическими микробами и реальным, а иногда и чувствительным, подзатыльником.
Но разве это грубое физическое воздействие могло остановить начинающего коллекционера, когда по итогам стяжательства вырисовывались такие перспективы?! Кто знал, что все то мороженое, от которого палочки, аккуратно уложенные в коробку из-под машины… Кто знал что оно — не лично съедено их владельцем, а тем более без чьей-то посторонней помощи?.. А целая коробка тянула… На три. Как минимум, на три, а то и на четыре вагона, груженных эскимо, как тем углём — россыпью и с горочкой!
Вот бабуля летом, когда поедем к ней, удивится! Не поверит, наверное, что за зиму можно столько съесть. Будет ахать, требовать открыть рот, высунуть язык и показать ей горлышко…