Мама родная, ну кто сказал, что большая квартира — это счастье? Знаете ли, для кого как! Лично для меня, постоянно теряющей на площади, которая равняется семидесяти трём квадратным метрам, то очки, то часы, то мобильник, такое обилие «квадратов» есть настоящее бедствие!
Телефон, меж тем прекратил издавать свои мелодичные звуки, а затем, видимо, набравшись очередной порции духа, упрямо зазвонил снова.
— Стоп! — сказала я сама себе, остановившись в прихожей, по которой при желании вполне можно было бы кататься на небольшом трёхколёсном велосипеде. — Надо только сосредоточиться и прислушаться. Причём прислушаться внимательно, а то этот звеняще-бренчащий агрегат я не найду никогда.
Дверь в одну из комнат была закрыта, но именно оттуда, как показалось мне, и доносилась мелодия, которую с завидным упорством периодически повторял запрятанный внутри мобильника электронный металлофон. Я рванулась к двери. Звуки стали более различимыми.
— Ага! Значит, я всё-таки на правильном пути! — то ли с радостью, то ли с каким-то непонятным ехидством сказала себе я.
— Плинь, билим-билим, плии-и-и-нь, — телефон не собирался сдаваться, воспроизводя стеклянно-мелодичные трели. Но я уже догадалась, откуда они исходили. Сунув руку в корзину с клубками, я (наконец-то!) извлекла трезвонящее и заливающееся на все лады металлическое существо:
— Алло, — запыхавшись, выдохнула я в находящийся где-то внутри телефона крохотный микрофончик.
— Мирка, ты что, стометровку, что ли, бежала? — узнала я свою подругу Сашеньку.
— Угу, — с долей иронии издала я, тотчас же сообразив, что эти слова не были, пожалуй, лишены смысла, ибо моя беготня по прихожей, комнатам, кухне и даже ванной в общей сложности составила бы в метрах не меньше той цифири, которую мне назвала подруга.
— Я тебя отвлекаю? — каким-то грустным тоном спросил меня голос с той стороны.
— Нет, что ты… — я уже почти отдышалась, — просто вчера засиделась с вязанием до полуночи и телефон по рассеянности оставила прямо в корзине с клубками. Он сейчас звонил, как полоумный, а я искала его по всей квартире…
— Представляю себе эти метания, — хмыкнула Сашенька. И вдруг внезапно зашмыгала носом: — Ми-и-и-р…
— Господи! — не на шутку перепугалась я такой резкой перемене голоса, не свойственной моей подруге, вечно пребывающей в позитивном настроении. — Что там у тебя опять произошло? Уж не Бусик ли, поросёнок этакий, снова забрался в горшки с цветами и погрыз твои любимые узамбарские фиалки?
— Ми-и-и-ир, — снова прохлюпала Сашенька, пропустив мимо ушей мои насмешливые слова касательно её рыжего любимого кота непонятно какой породы, — ты знаешь, я, наверное, старею.
— Чего? — не сразу пришла в себя я, сбитая с толку свалившимся на мою голову заявлением.
— Старею я… — каким-то уж совершенно убитым тоном произнесла Саша. И чтобы я не сомневалась в правоте этих слов, тоненько заплакала.
— Постой, — оторопела я, — с чего это ты взяла? Опять, что ли, Владька твой наговорил тебе с нетрезвых глаз каких-то глупостей?
— Владик, — подруга уже плакала в открытую, — уже три месяца в рот ничего крепче лимонада не берёт. И ничего он мне такого не говорил. И вообще…
— Так чего же ты, дурында этакая, гонишь мне какую-то там пургу? — окончательно рассердилась я. — С чего ты вообще взяла это? Про старость какую-то мне там талдычишь…
— Не какую-то там, а самую настоящую, — теперь коня уверенности лихо оседлала Сашенька. — Представляешь, я сегодня заглянула в холодильник, а зачем туда полезла — забы-ы-ы-ла, — и голос подруги предательски задрожал и запрыгал на самых горестных ямках и ухабах.
— И только-то? — я уже была готова к тому, чтобы расхохотаться.
— Ты ещё смеёшься? — донеслось с нескрываемой обидой с того конца провода.
— Нет, нет, что ты… — бросилась я заглаживать свою вину, пытаясь вернуть голосу самый серьёзный тон, на который я была способна. — Просто со мной порою и не такое случается. Но я не вижу в этом ничего особенного и уж, представь себе, никогда не позволяю себе вот так расклеиться из-за какого-то там пустяка.
— А ты считаешь, что потеря памяти — это пустяк? — сомнение в голосе подруги перемешалось с возмущением.
— Тьфу, дурында, — снова повторила я излюбленное слово, — какая потеря памяти? О чём ты говоришь?
— Смейся-смейся, — в Сашенькином голосе сквозь слёзы появились нотки ехидства, — я уже в Интернете всё посмотрела.
— О, Боже! — я уже была готова прочитать все молитвы, какие только мне были известны и, подняв глаза, воззвать ко всем святым сразу. — Чего ты там посмотрела? Как люди начинают убиваться и воображать себе всякую чушь, если не находят в морозилке своего любимого мороженого?
— Дура ты, Мирка, — Саша в обращении со мной оказалась более бесцеремонной. — При чём тут мороженое? Я тебе говорю о том, что я залезла в холодильник, а зачем — забыла. А в Инете написано, что это — первый признак
После этого телефонная связь между нами прервалась.
— Дура ты, Мирка, — передразнила я находящуюся вдали от меня подругу, тоже нажимая при этом на красную кнопочку, — ничего-то ты не понимаешь. Ни-че-го! Тут, видишь ли, Сашка в старухи себя записала, а ты вместо того, чтобы её поддержать и поплакаться с ней вместе, дала ей такую неслабую отповедь!
— Ничего, — продолжала раздумывать я, сидя на бархатном пуфике в прихожей, — сейчас проплачется, потом поест своего любимого ванильного мороженого, посмотрит очередной сериал, полистает журнальчик с последними модными вещичками, стребует со своего Владьки пару кружевных блузончиков — и завтра вся эта ересь выветрится из её головы, как миленькая.
— Дура ты, Мирка! — обращаясь к себе, повторила я, поднимаясь с низенького сиденья и мельком бросая взгляд на своё отражение в большом зеркале. — У твоей подруги такая «горесь» случилась, а ты — бревно бесчувственное — даже не посочувствовала ей. Ай-яй-яй… — продолжала я в шутку распекать саму себя. И только тут заметила, что всё ещё держу мобильник в руке.
— Надо его положить на видное место, — промелькнуло в моей голове, — а то потом буду его искать по всем углам да щелям. И подобно Сашеньке пускаться в слёзы, что у меня память куда-то там задевалась…
Я положила телефон на комод и, посмотрев ещё раз в зеркало, показала своей физиономии длинный-предлинный язык.
«Старость к ней пришла… — насмешливо подумала я, вспоминая недавно окончившийся разговор. — Лучше бы Снежный человек неожиданно заявился. Вот тогда-то уж реакция была бы совершенно иной!»
В кухонной мойке меня ждала гора не вымытой посуды, поэтому, вооружившись губкой и гелем для смывания жира, я через пять минут уже забыла о слезах моей дорогой подружки.
По правде говоря, в тот день я была с Сашенькой не до конца откровенна. Мой всегда бодрый голос, а также рожи, которые я корчу себе самой в зеркале, не сходящая с лица улыбка даже тогда, когда меня никто не видит — это только одна сторона медали. Потому что, если быть до конца честной, старости я боюсь, как огня.
Именно поэтому, наверное, каждый день делаю зарядку, а по выходным дням хожу с тонкими финскими палочками, да и вообще стараюсь двигаться как можно чаще. Обладающий далеко не балетной комплекцией мой супруг, откровенно посмеивается надо мной, когда я с только мне, наверное, присущим диким упрямством (или упорством?) слежу по счётчику беговой дорожки за количеством сделанных шагов или качаю бицепсы и трицепсы с помощью четырёхкилограммовой гантели.
— Похудел бы ты хоть, что ли! — как-то раз высказала я ему. — Растолстел ведь уже невозможно. Смотреть неприятно!
— Пока толстый сохнет — худой сдохнет! — расхохотался мне в ответ муж, приведя в пример известную поговорку. — А если я тебе не нравлюсь — пожалуйста, можешь даже головы в мою сторону не поворачивать. На меня вон женщины с экрана с вожделением смотрят и по поводу моей фигуры ничего мне не говорят.
И, продолжая жевать ириски, с интересом уставился в экран. Видимо, на тех самых женщин, которые, как он выразился минутой раньше, смотрели на него с вожделением.
Мне осталось в тот момент только вздохнуть. По натуре я не зануда, но при всём при этом терпеть не могу глупых фраз и, если честно, не всегда в ладах с юмором, который в этих самых фразах таится, скрывая при этом их абсурдность. А посему каждое утро в нашем доме начинается по-разному: для меня — с гантелей и «беговушки», для мужа — с пультом для телевизора и ухмылочкой, дескать, занимаешься ты, дорогая моя супружница, никому не нужной вещью, которая по-другому называется чушью.
Я не знаю, как там это правильно называется, но после коротких тренировок я чувствую себя довольно неплохо целый день. Муж, если посмотреть на него со стороны, чувствует себя не хуже, хотя к физическим упражнениям он совершенно равнодушен. А я всё равно не хочу бросать зарядку, к которой уже привыкла.
Правда, дело не только в зарядке. Я, кроме шуток, панически боюсь старости, поэтому, когда нахожусь дома одна, постоянно делаю вибромассаж лица, растираю виски и щёки маслами, в состав которых входят разные полезные вещества, накладываю маски и делаю ещё кучу разных манипуляций, о которых мой благоверный даже не догадывается.
Только медитировать у меня никак не получается, хотя все наперебой твердят, что это очень хорошая и нужная штука. Я не спорю, вот только ввиду того, что я по натуре очень быстрый человек, усидеть в позе лотоса в течение десяти минут для меня есть вещь неестественная и невыполнимая.
Поэтому «медитирование» — это только слово, которое сведено мною до минимума, если не сказать — до примитива. Когда я что-нибудь делаю, стараюсь повторять себе фразы типа: «У тебя всё хорошо», «Ты никогда не постареешь», «Твоё лицо ещё долго будет выглядеть молодо» и тому подобное. Скорее всего, это не медитация, а самовнушение, но и оно, на мой взгляд, способствует тому, чтобы ненужных мыслей в голове просто не было.
А ещё я считаю, что мне очень помогает место моей работы. В каком же таком волшебном месте я работаю? Да в самом обычном. Я — медсестра в детском отделении. Естественно, что тот, кто имеет дело с токарными или фрезерными станками и трудится в пыльном и грязном вечно грохочущем цехе, постареет быстрее, чем тот, кто каждый день смотрит на юные лица. А чистота палат и процедурной делает своё дело и без самовнушения: это всё-таки не механосборочный или судокорпусный цех. Да и то, что я люблю свою работу и хожу на неё с удовольствием — фактор, на мой взгляд, немаловажный.
Но никто, даже мои лучшие друзья, не знает, что любые разговоры, касающиеся возраста, сопутствующих ему недомоганий и прежде всего старости — всё это для меня жуткая пытка. По счастью, мой сын, хотя уже и перешагнул возраст совершеннолетия, жениться пока не собирается. Нет, я не против того, чтобы моё чадо было счастливым, но от мысли, что меня когда-то назовут «бабушкой», мне становится плохо. Реально плохо!
Двоюродная сестра моего мужа Елена Владимировна, которая для нас, конечно же, является просто Леной, была готова часами вытанцовывать с внуком, не успели его принести из роддома. Когда дитя научилось выговаривать отдельные звуки, Лена не замедлила начать его учить звать её так, как ей уже было положено называться по статусу.
— Ба-ба, — улыбчиво прижималась она к мягкой розовой щёчке Матвея. — Ну скажи: «ба-ба».
— Ля-ля, — произносил, смеясь, малыш.
Иногда гласные и согласные звуки в его речи менялись, но желаемое слово Лена пока так и не слышала.
— Матюш, ну давай, — начинала она снова разговор с мальчиком, — скажи «ба-ба». Ведь это так просто: «ба», «ба», — продолжала повторять Лена.
Ба-ба… Принесите мне пистолет! Два пистолета! Я готова застрелиться из обоих сразу, чтобы только не услышать такого обращения к себе! Я навсегда для всех останусь мамой, только мамой. Так я решила, и меня никто не сможет переубедить.
Нет, я ещё не придумала, как будут звать меня дети моего сына, но этих ужасных, на мой взгляд, слов «бабка» или «бабуся» я не допущу в свой адрес никогда!