И тут сосед, работавший в каком-то левом пошивочном ателье, предложил мне: а идем к нам гладильщицей. Конечно, я согласилась — кушать хотелось, а снобизмом я не страдаю: еще до университета успела поработать и уборщицей в музее, и рабочей на фабрике. Приятного мало, но ничего, прорвемся. Всякий труд почетен, мамы всякие нужны
Про этого соседа можно отдельно сказать пару слов. Назовем его гегемон Коля. Он как раз был из тех самых петеушников, которых школа ничему не смогла научить — даже таблице умножения.
— А я ее не знаю, таблицу вашу — спокойно сказал он как-то.
Я обалдела.
— А как же, если тебе надо на базаре посчитать, ну там шесть кило по пять рублей?
— А я складываю, складываю.
Сам он был лишен иллюзий насчет своей образованности, но относился к этому философски. А потом калькуляторы подешевели, и таблица умножения стала вообще не нужна.
Этот Коля считал нашу семью за «сильно умных» и очень за это жалел. И решил помочь чем мог. Привел меня в подвал на улице Тираспольской (ударение на пО), где он, по его собственному выражению, «херачил» пуговицы. Звыняйте, панове, но где зашла речь про гегемонов, там нет места ложной стыдливости — надо называть вещи своими именами. И никакого там «не капай мне, пожалуйста, за шиворот расплавленное олово», ибо это суть ненатурально и нереалистично. И пуговицы он не пришивал, а именно что прихерачивал, что вы дальше и поймете, кто дочитает. Меня же приставили к утюгу: гладить штаны, которые там пошивали. Утюг был старый, весил 8 кг, разваливался на части и искрил.
О, эти штаны. Это была поэма! Мое материальное положение, как сказано выше, было тогда довольно неказисто, и к тому же я весьма философски отношусь к нарядам. Но! Если бы я увидела эти штаны на улице, то не подобрала бы. Их шили из конверсионного хабэ, грубого и неприятного. Изначально оно, понятное дело, было цвета хаки, но для вящей привлекательности дельцы красили его в разнообразные цвета: грязно-сиреневый, дико-розовый, припадочно-оранжевый и тому подобные изыски. Потом шили из этого такие штаны-как-бы-джинсы, а уже сшитые — проворачивали в центрифугах вместе со шлаком, отчего на изделиях образовывалась этакая благородная (как им казалось) потертость на швах.
Выглядело все это кошмарно, сшито было кривовато, швы морщили, но зато внутри пристрачивали бирочку немецкую, на заду — итальянский лейбл, а потом еще лепили яркую бумажную этикетку «Сделано в Сингапуре». Ширинка на пуговицах. И никакого когнитивного диссонанса ни у швей, ни у покупателей не возникало. Афоризм насчет контрабанды, которую делают на Малой Арнаутской, оставался в силе, а от Тираспольской до Малой Арнаутской рукой подать.
Зато он (диссонанс) возникал у меня. В сырой комнатке, где гегемон Коля «херачил» к штанам пуговицы (с еще какой-то четвертой страной по окружности), а я гладила их и складывала в стопки, постоянно возникали дебаты. Я дорого бы дала, чтобы их послушал Карл Поппер…
— Почему на заду Италия, внутри штанов Германия, а на этикетке Сингапур? — спрашивала я.
— Какая тебе разница? — удивлялся Коля. — Ведь берут же.
— А почему петли обметаны, но не прорезаны?
— Кому надо — прорежут, — философски отвечал Коля.
— А почему пуговицы совсем не там, где петли?..
— Нет! — наконец взорвался Коля. — Теперь я вижу: МОЗГИ ТОЛЬКО МЕШАЮТ! Ну какая тебе разница?!! Что ты во все вникаешь? Ведь покупают!!!
Покупали — не то слово. Расхватывали, как пирожки, иногда даже неглаженными. Причем чем ужаснее была расцветка, тем охотнее хватали. Грузили в пикапчики и увозили. Пачками и стопками.
— Эй, куда понесли, я эти еще не гладила!
— Кому надо — погладят, — философски заключал Коля, и врубал на всю катушку «Сектор Газа»…
Вот так мы проработали лето. А потом у меня разболелась спина — все-таки утюг, зараза, был страшно тяжелый, — и я ушла. Об увольнении никаких заявлений писать не надо было — никто никого на работу не оформлял, и даже фамилий не спрашивали. Пришел, работал — получи (кстати, в деньгах не обманывали). Не пришел — никто и не спросит. А потом я наконец устроилась на нормальную работу.
А кооператив исчез, как и не было его, и я так никогда и не узнаю, как же он назывался, и кто покупал эти ужасающие штаны дикого цвета.
Может быть, это были марсиане.