Читали же, в основном, лубок. Лубочные листы («Школа Жизни» имеет в своем архиве статью Галины Щедриной «Что такое лубок?». Но та статья рассматривает лубок вообще, а не книги в частности) использовали для украшения жилища — гравюры самого различного содержания, с небольшим текстом, раскрашенные или черно-белые. Лубочные же книжки, из которых состояли народные домашние библиотеки, представляли собой издания из толстой бумаги, с яркой картинкой на обложке, форматом in16, в 16−32−48−96 страниц.
«Русская лубочная культура дает ключ для понимания характера русской народной культуры», отметил Д. Брукс в своем капитальном труде «Когда Россия училась читать: Грамотность и народная культура, 1861−1917 (Нью-Йорк, 1975) — на эту книгу в первую очередь ссылается С.В. Оболенская в использованной мной для подготовки этой статьи работе «Народное чтение и народный читатель в России конца XIX в.» (Одиссей. Человек в истории. 1997. М., 1998. С. 204−232).
Целью авторов и издателей лубочных книг не было просвещение народа, они ориентировались только на спрос. Именно спрос определял и цены, и темы, и жанры, и тиражи. А последние были громадные для России XIX в. Д. Брукс выявил только в библиотеках Москвы и Ленинграда 2 тысячи названий и 6 тысяч изданий лубочных книжек — так это то, что осталось жить в коллекциях любителей старины. А сколько безвестно пропало за ветхостью, сколько оказалось уничтожено в годы потрясений и бед! Ведь далеко не всегда осознавалась ценность этих памятников культуры.
Тематика таких книжек была разная — от «божественных» (самые популярные — жития святых) до «героических» и «романтических». «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка умирает на гробе своего мужа», «Гуак, или Непреоборимая верность», «Приключения аглинского милорда Георга и маркграфини Фридерики-Луизы», «Львица, воспитавшая царского сына», «Исай — эфиопский царь», «Ночь у сатаны», «Мертвые без гроба», «Убийство на дне моря», «Спор полушалтанского с полуерофеичем», «Како подобает стоять в церкви Божией», «Смерть закоренелого грешника и праведного», «Страшная пещера колдуна», «Ванька Каин», «Татарский наездник Епанча», «Нужда пляшет, нужда песенки поет»… Этот перечисление названий вызывает у современного читателя снисходительную улыбку — и тут же наводит на мысли о современной «лубочной» литературе для народа, ведь так?
Лубочные книжки XIX в. — это произведения «профессионалов». Борзописцы занимались «переложением» для таких изданий классической литературы. «Сырьем» для лубка оказывались произведения — Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Шекспира, Э. Сю. Имена самих писателей были малоизвестны или вообще не известны. Исследователи, занимавшиеся изучением народного чтения, отмечают, например, что в ответах на вопросы анкеты молодой фабричный рабочий ведет «тетрадь для записки книжек», где передает кратко свои впечатления от прочитанного — и ни раз не упоминает, кто автор того или иного произведения; другой любитель книг из народа сообщает, что дал соседу почитать «Историю Дон-Кихота Ламанчского Чистякова» (Чистяков здесь — издатель).
Конкурировать с лубочной литературой пытались иные книги. Российская интеллигенция, традиционно мучимая сознанием долга перед народом, считала необходимым заботиться о народном просвещении. Известна деятельность основанного по инициативе
Традиционно спрос на лубочную литературу пытались объяснить недостатком «хороших» книг, «настоящих». Однако реальность показывала, что не в этом была причина популярности лубка.
Современные исследователи определяют массовую лубочную литературу — как первую «постфольклорную» стадию массового искусства.
Истории про «милорда глупого» и «прекрасную магометанку» вполне удовлетворяли потребности и крестьян, и горожан — только что ставших таковыми — в чтении увлекательном, отрывающем от обыденности, в историях, наполненных красивыми чувствами, выжимающих слезу и заканчивающихся торжеством добродетели. Впрочем, все это привлекает массового читателя в массовой литературе и сейчас.
О том, как воспринимал народный читатель описываемое в книжках — в статье «Народное чтение: понимает ли читатель писателя?»