Посмертная слава людей такого типа волнует не очень. Кому, как не им, всю жизнь дурачившим народ, знать цену славе? Кому, как не им, сносившим старые памятники тысячами, относиться к собственным монументам с изрядным цинизмом. Память тленна! Никто не помнит вчерашних героев!
История Советского Союза предоставляет тому массу примеров. Эпопея наименований и переименований — пожалуй, один из самых комичных эпизодов в этой истории, по большей части жестокой и кровавой. А материала в этой эпопее столько, что на толстую книгу хватит.
Топонимическая вакханалия закончилась 11 сентября 1957 года, когда был издан указ о запрете присвоения населенным пунктам имён живых людей.
Но российское законодательство с давних пор славится необязательностью исполнения. Посему посёлок, возникший на берегу Днепра в 1954 году, когда начали строить Кременчугскую ГЭС, сохранил своё изначальное название — Хрущев. В 1961 году поселок стал городом.
Город Хрущев существовал на карте недолго, всего год. В 1962 году
Про подобные унылые советские наименования тоже можно написать отдельно и много. Сколько до сих пор по территории страны раскидано Коксохимов, Вторчерметов, Искожей, Кирзаводов и Кирзачей! Вроде бы хотели прославить труд и трудящихся, а получилось какое-то трудно произносимое убожество. В 1969 году город Кремгэс, наконец, стал ничем не выделяющимся Светловодском. Его «девичью фамилию», Хрущев, нынче мало кто вспоминает. Ну, и слава Богу.
Имя Никиты Сергеевича Хрущева (1894 — 1971) на карте Родины не отмечено. Но в истории страны и в народной памяти он, несомненно, останется. Останется этаким Иванушкой-дурачком, любимым персонажем народного фольклора. Который, будучи на троне, конечно, до серьёзного, а главное, грозного, царя не дотягивал, но с другой стороны, оказался совсем не прост и в политике своей был достаточно непредсказуем.
Ну, про политику международную пусть умные дяденьки-политологи говорят. А мы расскажем кое-что о политике внутренней.
Н. С. Хрущев в истории Советского Союза известен в первую очередь тем, что при нем впервые была сказана правда о сталинских концлагерях и о ГУЛАГе. И не только сказана. Началась реабилитация незаконно репрессированных, количество которых исчислялось миллионами. Судя по всему, такой правды не ожидали даже коммунистические руководители. Не сдать при этом назад, не начать снова «заметать мусор под ковер» — для этого от
Хрущев эту смелость проявил и был вознагражден кредитом доверия, в первую очередь от интеллигенции. Известны слова Анны Ахматовой:
«Он вернул мне самое дорогое — сына. Поэтому я — хрущевка».
Тогда еще не было известно другое значение этого слова. Хрущевками чуть позже стали называть жилые дома, которые начали массово строить в годы правления Хрущева — в конце 1950-х — начале 1960-х годов. Начало массового жилищного строительства, переселение людей из подвалов и расселение «коммуналок» — этим Никита Сергеевич тоже прочно записал свое имя в историю СССР.
Советской власти было уже сорок лет. Сорок лет — это без малого два поколения. Одно из этих поколений, младшее, прошло через страшную войну, а второе, старшее, еще помнило «старую жизнь».
У
Этого героя автор называет «стариком», но ему — нетрудно подсчитать — лет в то время исполнилось чуть-чуть за 50. Не так уж он и стар. Его рассказ удивляет детей массой исчезнувших (тогда казалось, навсегда) деталей, которые им кажутся небылицей. В общем, оптимистичные такие стихи.
Хоть нелегко бывало нам,
Идем мы к новым временам
И не вернемся к старым.
При этом само собой предполагается, что новые времена будут лучше старых. На самом деле, произойди такая встреча в реальности, дедушка бы, вздохнув, сказал внучатам, что жизнь при царе была лучше. За 40 лет своей власти большевики не смогли ни прокормить народ, как следует, ни приличного жилья ему предоставить. Хотя обещали.
Непосредственно после Октябрьской революции жилищную проблему решили просто: в результате пролетарского «уплотнения» в одну просторную квартиру какого-нибудь «вашего превосходительства» вселялись три, четыре, а то и больше семей. Каждой семье по комнате — и наступает праздник души и именины сердца. Праздник этот, почти по Хемингуэю, был всегда с тобой и назывался он коммунальной квартирой. Или попросту «коммуналкой».
Квартирный вопрос, как сказал классик, сильно испортил советских людей. Да он кого угодно испортит. Даже какой-нибудь достоевский старец Зосима пошел бы по неверному пути Родиона Романовича Раскольникова, если бы его заставили жить в коммунальной квартире, рядом с людьми совершенно чужими и чуждыми.
В уже упомянутой поэме «Быль-небылица» старик описывает, как до революции был заселен тот дом, в подъезде которого герои прячутся от грозы.
Этаж сенатор занимал,
Этаж — путейский генерал,
Два этажа — княгиня.
Еще повыше — мировой,
Полковник с матушкой-вдовой,
А у него над головой —
Фотограф в мезонине.
В юности мне довелось и любоваться дореволюционными московскими доходными домами, и ходить в гости к друзьям, которые в таких домах жили, и самому пожить в одном из них. Надо сказать, что в их архитектуре до сих пор можно разглядеть классовую структуру дореволюционного русского общества. В нижних этажах, где селились люди более богатые, потолки были выше, квартиры — роскошнее, да и на фасаде этих этажей было много украшений и, можно сказать, архитектурных излишеств. Квартиры верхних этажей и снаружи выглядели попроще, и внутри были аскетичнее.
Конечно, в мое время почти все квартиры в старых московских доходных домах были превращены в коммуналки. Длинный, экономно освещенный коридор, ряд дверей, множество комнат, большая общая кухня и общий санузел. В общем, как пропел когда-то другой советский классик:
Все жили вровень, скромно так, — система коридорная,
На тридцать восемь комнаток — всего одна уборная.
А если поднять голову к необычайно высокому потолку, можно было увидеть лепнину, разрезанную внутренними стенами самым произвольным образом. Лепнина уже в коридоре наводила на мысль, что когда-то, «в старое время», в этом помещении был, наверное, зал для балов.
Так вот, при всеобщей коммунализации жилья те, кто жили на верхних этажах бывших московских доходных домов, выигрывали. В «мезонин фотографа» на верхнем этаже можно было заселить обычно всего одну семью. Но даже если квартиры верхних этажей и превращали в коммуналку, это были вполне приличные по московским масштабам коммуналки — всего на две семьи.
Ленинград же и этим похвастаться не мог, поскольку там отнимали и делили между трудящимися гораздо более роскошный жилой фонд. В результате образовались коммуналки, вполне достойные для того, чтобы их занесли в книгу Гиннесса: 50, а то и 80 комнат! Именно здесь возникали удивительные советские персонажи. Вроде старушки, всю жизнь прожившей в бывших конюшнях государя-императора. Каковую старушку упомянул в одной из своих повестей ленинградец Виктор Конецкий.
Строительство нового, советского, жилья в том же Питере началось только на 15-м году советской власти. В провинциальных пролетарских центрах, Иванове, Свердловске — чуть пораньше.
В Свердловске знатоки города в свое время показывали один из таких домов-новостроек, утверждая, что именно его живописал
Правда, другие знатоки города охлаждали восторги, замечая, что и дом этот был построен позже, и ваннами он первоначально оборудован не был, да и не значился в списках новоселов этого дома Иван Козырев. А тот дом, в который Маяковского привели с экскурсией, принадлежал Свердловскому обкому партии.
О том, кому, главным образом, предоставлялись квартиры в новых домах, говорит полузабытое название одной из первых советских новостроек в том же Свердловске: Городок чекистов. Красная Москва была застроена величественными домами в стиле сталинского ампира. Да только вот жили в них отнюдь не пролетарии. Те же дома, что строили на заводских окраинах, были попроще и поскромнее. Но и они в простоте своей были малочисленны и не могли вместить всех нуждающихся.
Для кремлевских вождей открывшаяся правда о «новом советском быте» была такой же неожиданной, как правда о реальном размере репрессий. Воистину «былью-небылицей». И старый проверенный способ — заштукатурить реальное положение вещей с помощью тотальной лжи-пропаганды — не мог уже помочь. Надо было что-то делать. Надо было строить жилье. Много жилья.