И вообще, возникали ли эти идеалы стихийно, из массовых представлений и особенностей жизни разных народов, или они имели своих неизвестных авторов и заказчиков? А может быть, появление какого-либо из идеалов — это всего лишь стечение жизненных обстоятельств, распространённых и растиражированных потом в массовом сознании?
Какие же обстоятельства способны повлиять на создание и развитие идеала? Обратимся к историкам и философам, именно они способны дать некоторые пояснения по этому вопросу.
Если попытаться выявить исторические причины развития женского идеала красоты и его постоянной смены, развития в разные эпохи, то одной из главных причин окажется климат, природные особенности, в которых проживает тот или иной народ, а затем уже национальная культура.
Например, в дохристианской Руси идеалом женской красоты были женщины дородные, физически выносливые, с естественным румянцем на лице, которые росли и воспитывались, можно сказать, на вольном просторе, на простой и естественной пище, способные к регулярному деторождению, сильные духом, свободолюбивые.
Христианство вводит на Русь систему ограничений как в эмоциональной, так и физической сфере человеческого бытия, а также — аскетический идеал женского лица, болезненную худобу тела. Теперь русские красавицы должны сидеть в своих теремах и послушно дожидаться реализации своей женской доли. Не случайно в женскую одежду того времени вместо просторных русских сарафанов вводятся такие, например, детали, как утягивающие женские талии корсеты — они выполняли не просто роль модной одежды, но ещё и тиранили женскую плоть, как бы подчиняя женское тело аскетическому воздержанию от пышности форм и свободного, раскрепощённого дыхания.
Однако наиболее ярко аскетический идеал женской красоты проявился не столько на Руси, где всё те же просторы полей и жизнь на земле питали русских красавиц живительными соками и женская естественная красота была лучше защищена от идей «умерщвления плоти», сколько в городах средневековой Европы.
Как отмечают исследователи этой эпохи, в средневековой Европе утвердился идеал женской красоты, который сводился к образу «женщин-рахитичек, с резко выраженными признаками этой болезни: вытянуто-высоких, узкобёдрых, малогрудых, с отвислыми животами и выпуклыми лбами».
Почему сложился такой женский идеал, один ли христианский аскетизм повинен в этом? Дело здесь оказалось в другом. Художники средневековья, приложившие свою талантливую руку к созданию подобных моделей для подражания, всего лишь изображали тех женщин, которые окружали их в европейском обществе. Средневековые европейские женщины росли в каменных городах и замках, как узницы, они видели мало света и солнца, узкие улочки между домами были полны грязи и зловония. В Европе часто случались кризисы в пищевых запасах, отчего она постоянно была втянута в Крестовые походы и войны за новые территории.
Плохое питание, нехватка свежего воздуха и витаминов порождали огромное количество горожанок рахитичного типа, лишь мнимых красавиц, образы которых и растиражировали придворные художники на своих полотнах. У этих женщин были не только плохо развиты женские формы, но и случалось частое облысение или отодвигание назад границы волос на лбу. Большое количество подобных «красавиц», вышедших из-под пера средневековых гениев-живописцев, привело к возникновению моды, задержавшейся в Европе на целых 200 лет, когда здоровые женщины добровольно выбривали себе волосы надо лбом, стремясь быть похожими на этих «богинь»!
Однако на смену этим нездоровым красоткам всё-таки приходит новый тип женской красоты — сельских пастушек из здоровой местности, более близкий к идеалам женской красоты Древней Руси (поздние художники-итальянцы). Новый тип идеала женской свежести и здоровья также возник и сложился по той простой причине, что художники позднего Возрождения обратили свой взгляд на женщин из европейской провинции, сельской местности, и просто избрали другой тип женщин-моделей, которые им позировали. А дальше — лишь дело техники и художественного мастерства.
В начале 20 века свой идеал женской красоты стал «навязывать» Голливуд, то есть американский кинематограф. Именно он породил тип роковой красавицы — блондинки с утончённой фигурой и всё тем же аскетическим выражением острого, худого, почти измождённого женского лица, с огромными, подчёркнутыми, выразительными и лучистыми глазами. Подобный «аскетизм» достигался за счёт постоянного недоедания актрис, а особая худоба лица и заострённость подбородка — посредством удаления «лишних» коренных, самых дальних, зубов, что позволяло визуально избавиться от округлости щёк и придать лицу утончённость. Подобные «махинации» со здоровьем актрис назывались «прохождением голливудизации».
Тиражирование нового образа теперь происходило не на основе творчества живописцев, а через киноэкран, породивший целый ряд актрис-блондинок, как бы «полученных данным искусственным способом» — начиная от Марлен Дитрих и заканчивая Мэрилин Монро (и её подражательницами). Советский киноэкран также не избежал участи быть «заражённым» этой модой. Пойманный нашим кинематографом «голливудский вирус» подарил советскому экрану свою плеяду очаровательных киноблондинок: Любовь Орлова, Марина Ладынина, Валентина Серова, Янина Жеймо и др.
Современная индустрия моды, конкурсы красоты, обложки журналов подхватили эстафету создания, культивирования и тиражирования определённого идеала женской красоты. Мы стремимся во всём быть похожими на Европу или Америку, и снова наш родной женский тип русской дородной красавицы, способной и детей нарожать, и мужа за шиворот из пивнушки вытянуть, идеал женщины, твёрдо стоящей на своих ногах, сердобольной, с редкими душевными качествами, оказался вытесненным и невостребованным.
Телеэкран опять нам навязывает чуждый западный идеал женской красоты — женщины с удлинёнными, неразвитыми женскими формами, не способной к успешному деторождению и физической работе, избалованной, городской, болезненного вида, с вечно голодными глазами, ненасытной.
Американская кукла Барби, которая так полюбилась российским девочкам, на самом деле «вышла» из моды на «твигги» (что означает «веточка») — с милым, очаровательным личиком, но слишком «тонкая» для тягот реальной жизни, для российской женской доли; безгрудая, с тонкими ручками подростка. Не окажется ли она причиной искажённого представления о реальной жизни очередной подрастающей в российской действительности женщины или даже всего нового женского поколения в России?
