Отношения эти заметно отличаются от отношений тех же институтов на Западе. Ключевых причин тут две:
1. Церковь на Руси была государственной с самого момента своего возникновения, в отличие от католической, а позже протестантских церквей (хотя протестантизм был довольно скоро «взят на вооружение» правителями германских княжеств, возник он все же как самостоятельные, к тому же оппозиционные учения). Западная ветвь христианства сохранила традиции христианства раннего, долгое время находящегося в оппозиции властям.
2. Русь восприняла восточную ветвь христианства, в тот момент традиционно находившуюся в прямой и нераздельной связи с государственной властью и давно забывшей о самостоятельности.
Наверное, когда-то это сыграло немалую роль в выборе князем Владимиром именно греческой веры. Ведь контактировала Русь прежде всего с византийскими политиками, и русы видели пример тесного союза власти и церкви, выгодного обоим институтам. В итоге христианство было воспринято из Константинополя в готовом виде, со всеми составляющими. Русь и стала христианской именно с подачи властей. Проникать сюда православие стало куда раньше (княгиня Ольга была крещена, и церкви в Киеве при ней существовали), но оставалось частным делом и личным выбором немногих представителей высшего слоя.
Однако не следует упрощать картину. Отношения русской церкви с государством за века не раз существенно менялись. Впрочем, русское православие в своем противостоянии власти лишь в исключительных случаях доходило до радикализма, характерного для католиков и протестантов, и в итоге довольно скоро вернулось к прежним отношениям: церковь как элемент государства.
Уже упомянутый внешний фактор здесь не единственный. Историк Р. Пайпс называет и другой, внутренний фактор, заключающийся в самом характере русского православия. Восточное христианство оказалось гораздо более проникнуто мистицизмом, спиритуализмом, чем западное. Римская церковь после переноса столицы в Константинополь развивалась в иных условиях, вынужденная научиться действовать самостоятельно. Она и противостояла светским властям (не единой власти императора, как это было в Византии, а многочисленным независимым правителям средневековья), и сама становилась феодалом, неся (кроме духовной) функции светской власти. Ей пришлось и удалось приобрести немалый опыт в делах сугубо земных, а заодно выработать механизмы, позволившие более-менее гармонично сочетать заботу о материальном благополучии и выполнение собственно религиозных функций. Римское христианство было более обращено вовне, в том числе на религиозную деятельность в миру.
Восточная церковь с самого начала склонялась к дистанцированию от мира. Распространившиеся в Византии духовные практики были связаны прежде всего с активным уходом от мира, самопогружением. Отсюда многочисленные юродивые, столпники, аскеты, массовый уход в монастыри. Внешние аспекты взаимодействия со светскими властями были четко сформулированы и возведены в официальные доктрины. Восточная церковь предполагала так называемую «симфонию», по сути, симбиоз светской и духовной властей. Причем правителю прямо делегировалась часть обязанностей главы церкви: забота о ее благополучии, созыв соборов, борьба с ересями и пр.
Западные же иерархи, привычные к самостоятельности, не спешили признать над собой светскую власть! Когда государства в Европе становились достаточно мощными, это нередко вело к прямому противостоянию пап и королей. Конечно, они не были в постоянном (и никому не выгодном) антагонизме! Папство стремилось к сотрудничеству — пока набирающий силу светский властитель не посягал на их долю власти. Эта тенденция в какой-то мере сохранилась до нашего времени.
И доктрина отношений с властью была ближе к папоцезаризму. То есть, несмотря на готовность к сотрудничеству и поддержку светской власти, духовная власть ставилась иерархами церкви выше светской. И главное, отделялась от нее.
Третьим фактором была сама структура церкви. Западная церковь едина, имеет одного главу, богослужение повсюду ведется на латыни. Последнее, одной стороны, отдаляет церковь от паствы, незнакомой с латынью, с другой, поддерживает единство церкви как наднациональной организации. В православных церквях служба на национальных языках вроде бы делает ее понятнее (хотя в России, например, до сих пор используется старославянский, непонятный подавляющему большинству паствы). С другой стороны, это разделяет между собой разные национальные церкви. Разные языки богослужения, отсутствие единого центра управления разделяют национальные церкви, оставляя каждую наедине с местной светской властью. И значит, делают уязвимыми перед давлением государственной машины. А в конечном итоге облегчают постепенное подчинение их государству.
Что мы и видим на примере России. Конечно, здесь были примеры противостояния с властью (одна из самых известных в этом отношении фигур — выступавший против политики Ивана IV митрополит Филипп). Тем не менее отдельные (пусть и выдающиеся) личности не определяли общую политику русской церкви в этом аспекте ее жизни. Наверное, последнее серьезное противостояние было связано с деятельностью патриарха Никона в 17 веке — того самого, чьи действия привели к расколу. Позже он пытался противодействовать подчинению церкви государству, вмешательству царя в духовные дела. Именно Никон пытался вывести русскую церковь из-под царской власти в соответствии с концепцией параллелизма светской и духовной властей. Более того, он говорил о примате духовной власти над светской, что, естественно, не могло понравиться царю.
Далее церковь раз за разом уступала светской власти, сдавая позиции и не решаясь на активное сопротивление. Даже упразднению Петром I патриаршества церковь воспрепятствовать уже не смогла, да и не слишком пыталась. Пассивное противодействие проявлялось, например, в виде саботирования царских указов. Но власть, когда доходили руки, брала свое. Впрочем, дело тогда касалось главным образом материальной стороны — того, как и кем будут распределяться доходы церкви. Постепенно императорам российским удалось взять доходы под свой контроль, посадив церковь на содержание. Весьма ограниченное в сравнении с прежним… по крайней мере, таковым оно казалось церковным иерархам.
Собственно, это и было чуть ли не главным предметом возмущения церковных деятелей! Хотя иерархи, особенно высшие, получали далеко не малые «зарплаты». А вот финансирование приходов стало скудным. Впрочем, разрыв (социальный и соответственно в уровне жизни) между церковными «верхами» и «низами» во все времена соответствовал таковому в России вообще. Посаженные на оклад, они зачастую почти не отличались от своих прихожан уровнем жизни. И точно так же кормились с земли.
Да и отношение к попам со стороны помещиков было не слишком уважительным! В массе их воспринимали как почти такую же, как крестьяне, чернь. Есть, например, немало свидетельств того, как помещики попросту били приходских попов за всякие провинности. А нередко просто спьяну или «под горячую руку»! То есть расслоение среди духовенства было таким же, как среди тех же дворян.
Отклонюсь от темы и замечу, что даже среди помещиков преобладали бедные и малоземельные. Некоторые же и от собственных крестьян почти не отличались.