В наши дни общепринято полагать, что область применения криптографии, шифров и кодов ограничена военной и дипломатической сферой, компьютерными технологиями и банковским делом. Между тем, еще несколько веков назад криптограммы играли важную роль в литературе и философии.
Литература 15, 16 и 17-го веков пронизана шифрами: средневековые писатели обучались этому мастерству по произведениям античных авторов и публиковали книги с зашифрованными в них сообщениями, из которых немногие были раскрыты. В то время секретная тайнопись была повальным увлечением европейских дворов. В каждом из них был собственный шифр, и просвещенная публика общалась между собой с помощью изощренных криптограмм.
Уже в 12 веке обращались к тайнописи и русские писцы, использовавшие и замену одних букв другими, и математику. Царь Тишайший Алексей Михайлович сам составлял тайные, «затейные» системы письма, что, кстати, во все времена считалось весьма почитаемым занятием для философов и математиков.
Зашифровывать свои произведения или часть их издревле было принято среди членов секретных политических и религиозных организаций. Кроме того, криптография могла быть интеллектуальной забавой, и в свое время дань этому увлечению отдали Рабле, Шекспир, Данте, Эдгар По, считавший себя великим криптоаналитиком.
Иногда обращение к шифрам диктовалось заботой о признании приоритета за автором научного открытия, прямое сообщение о котором было по каким-либо причинам нежелательным или преждевременным. Последним обстоятельством, в частности, объяснялось неоднократное использование анаграммы (перестановка в слове букв, образующая другое слово) Г. Галилеем.
Некоторые великие ученые и философы не смели публиковать свои работы из-за религиозной нетерпимости окружения. Чтобы сохранить плоды своих интеллектуальных трудов для человечества, эти люди скрывали свои открытия в шифрованных текстах, полагая, что будущие поколения, более терпимые, нежели их современники, раскроют шифры и оценят достижения опередивших свое время предков.
В царской России, в условиях жестокой цензуры, журналисту удалось протащить на страницы газеты крамолу по поводу кончины одного из сатрапов, используя под набранным материалом невинную картинку с изображением могильной ограды: сквозь витиеватые прутья решетки проглядывала надпись на немецком языке: «Вот где собака зарыта».
Писатели Советского Союза тоже были поставлены в такие условия, что не могли открыто излагать свои мысли, если те не совпадали с генеральной линией партии и правительства в литературе. Кроме общеизвестного приема — аллюзий (намеков) — писатели использовали прием скрытой цикличности своих произведений. Так, например, творчество Евгения Шварца может быть по-настоящему понято только теми, кто знает, что некоторые его пьесы составляют скрытый цикл.
Случались и анекдотические ситуации: один веселый поэт времен первых лет советской власти поспорил с товарищем, что сумеет опубликовать похабщину на страницах центральной газеты. И выиграл! Он использовал акростих — первые буквы каждой строчки стихотворения составляли нецензурщину. Издателя чуть было не уволили, но тот сумел оправдаться, заявив, что читает тексты, как все нормальные люди, по горизонтали, а не по вертикали.
Шестидесятые годы ушедшего столетия ознаменовались очередным всплеском интереса к литературной игре со словом. Изощренные ее примеры представила тогда французская группа Улипо (Мастерская потенциальной литературы). В нашем отечестве драматург Эдвард Радзинский в одну из своих пьес умудрился вставить полноценную криптограмму, использовав один из самых тонких методов шифрования с двойным усложнением: текст пьесы скрыл не только тайное послание читателю — скрытым оказался и сам шифр, воспринимаемый как заурядный диалог персонажей.
С Днем шифровальщика вас, друзья!