Первобытнообщинный строй: верны ли представления?

Марксизм утверждает, что общественно-экономическая формация полностью характеризует тот или иной исторический тип общества, основывающийся на определенном способе производства и выступающий как ступень прогрессивного развития мировой истории человечества от первобытнообщинного строя, через рабовладельческий строй, феодализм и капитализм к коммунистической формации. Вывод, который делают марксисты, как им кажется, логически вытекающий из теории, заключается в том, что, во-первых, определяющим фактором существования каждой формации является исключительно экономический фактор, во-вторых, смена формаций происходит в результате социальной революции.

Необходимо отметить, что в марксизме наряду с наличием ложных положений, о которых было сказано в статье «Формационная теория Маркса: насколько она всеобъемлюща?», значительное место занимают неудачно выбранные термины. К одному из неудачно выбранных относится термин «первобытнообщинный строй». Термин этот появился в предположении, что первое человеческое общество должно было быть идентично ныне существующим племенам. Насколько правомочна подобная идентификация?

Вот что пишет Лев Гумилев по поводу отождествления ныне существующего племени с первым человеческим обществом.

«На Малом Андамане, в чудесном климате, среди роскошной природы живет небольшое негроидное племя онгхи. Никто их никогда не обижал. Там устроен заповедник и даже туристов не пускают. Жители мирные, приветливые, честные, очень чистоплотные. Кормятся они собирательством и рыбной ловлей. Болезни там редкость, а если что случится — дирекция заповедника оказывает помощь. Казалось бы, рай, а население сокращается. Они попросту ленятся жить. Иной раз предпочитают поголодать, чем искать пищу; женщины не хотят рожать; детей учат только одному — плавать. Взрослые хотят от цивилизованного мира только одного — табака. При всем этом онгхи весьма чутки к справедливости и не переносят обиды. Женщины их целомудренны, и когда заезжий бирманец попытался за ними поухаживать, онгхи убили его, а затем сообщили об этом начальству, но не как о своей провинности, а как о наведении порядка; разумеется, о наказании их не возникло и речи. И правильно! Нечего лезть в чужой этнос.

Но вот что странно. Директор отделения департамента антропологии, образованный индус Чоудхури сказал автору очерка: «…онгхи живут так, как жило человечество 20 тысяч лет назад. Для них ничего не изменилось. Питаются они тем, что дает природа, а тепло им дают солнце и костер».

Вот сила гипноза некритически воспринятой эволюционной теории этногенеза. А как, по мнению индийского ученого, попали на Андаманские острова предки онгхи? Ведь они должны были знать не только каботажное мореплавание; да и вряд ли они плыли по Индийскому, очень бурному океану наобум. Луки и стрелы тоже надо было изобрести или позаимствовать у соседей. Брачные обычаи, запрещающие даже в случае раннего вдовства повторный брак и ограничивающие браки с близкими родственниками, — отнюдь не примитив. Язык онгхи неизвестен, потому что индийские этнографы его еще не выучили. Но когда это случится, то наверняка окажется, что у онгхи есть воспоминания о предках, мифы и сказки, еще не совсем забытые. Но жизненный тонус онгхи понижен. Четвертая часть молодых женщин бесплодны. Если бы так же дело обстояло 20 тыс. лет назад, то предки онгхи давно бы вымерли.

Нет, онгхи и подобные им этносы — не дети, а старички. Без пассионарности люди менее приспособлены к жизни на Земле, чем животные. Те в стабильных и благоприятных условиях не вымирают".

На примере племени онгхи мы видим, что заблуждения в результате «некритически воспринятой эволюционной теории этногенеза» могут быть очень стойкими. И до сих пор существование первобытно-общинного строя связывают именно с этими и только с этими племенами. Считается, что первобытно-общинный строй в социальном плане не может быть развит, т. е. он непременно должен состоять из единственного вождя и единственного шамана. Почему? Да только потому, что все ныне существующие племена имеют именно такую структуру управляющего аппарата племени. Но ведь все ныне существующие племена — это старички, как вполне обоснованно утверждает Гумилев.

Общеизвестно, что чем ближе человек подходит к старости, тем больше рвется связей, связывающих его с обществом: производственная деятельность прекращается, а вместе с ней и связи с коллегами; дети взрослеют и у них появляются стойкие собственные интересы, никак не пересекающиеся со стареющим родственником; друзья уходят, и кое-кто в могилу. Все меньше связей, все больше одиночества.

То же самое происходит и с этносом: чем ближе старость, т. е. чем меньше потенциал пассионарного напряжения в этносе, тем больше связей рвется как внутри этноса, так и за его пределами. По мере приближения этноса к старости, свита императора все более и более тает, и наконец наступает момент, когда император остается в полном одиночестве, превратившись из грозного императора одной из сверхдержав в вождя племени. Тот же процесс, по мере старения этноса, происходит и с верховным священнослужителем, который превращается в шамана. Однако когда возникало первое человеческое общество, этнос был молод, был переполнен пассионарностью и стремительно расширялся, столь же стремительно расширяя круг связей как внутри этноса, так и за его пределами. И вождь, и шаман стремительно обрастали свитами, превращаясь в императора и верховного священнослужителя.

Разветвленность социальных институтов может свидетельствовать лишь о молодости этноса, но никак не может служить какой-либо характеристикой того, в какой общественной формации находится данный этнос.