Но так было не всегда. «В каждой редакции вам расскажут массу историй о том, какие у них бывали „ляпы“. Иногда на типографию сваливают и „ляпы“ редакционные, и в газете появляется поправка „Во вчерашнем номере нашей газеты вкралась опечатка, искажающая смысл статьи“
Впрочем, опечатки бывают даже полезны тем, что веселят читателя; зато авторы пострадавших статей реагируют на них крайне кисло, пребывая в уверенности, что искажена и испорчена вся статья и что вообще во Вселенной царят хаос, свинство и безобразие. А по существу, дело обстоит не так уж плохо. Я, со своей стороны, могу сказать, что среди моих статей есть и такие, в которых совсем не было опечаток. Как это случилось, ума не приложу». Так иронично писал об опечатках Карел Чапек.
Но были времена, когда последствия опечаток могли быть самыми неприятными. В советское время, например — особенно если речь шла об ошибках, в которых можно было при желании (а желание было!) найти политический подтекст. Даже в средние века писцы не не так рисковали от проделок демонов, которые так и норовили подсунуть опечатку в священный текст…
Много таких случаев приводит Дмитрий Шерих в своей книге «А» упало, «Б» пропало… Занимательная история опечаток" (пожалуй, наиболее полное на сегодня издание по этой теме). «С первых лет советской власти, — пишет он, — борьба с опечатками была поставлена на государственный уровень. За опечатки закрывали „буржуазные газеты“, а если опечатка проскакивала в своей, большевистской печати — журналистов вполне могли посадить под арест».
Например, в 1937 году в романе Алексея Толстого «Хлеб» была набрана фраза: «Владимир Ильич Ленин начал говорить, сидя за столом, медленно царапая когтями лоб…». «Происки врага» заметили в типографии, и успели заменить «когти» на «ногти». А то дело могло кончиться плохо. На этом, впрочем, «зоологическая» тема в лениниане не закончилась: в журнале «Молодой колхозник» напечатали, что в 1920 году Владимир Ильич Ленин «окотился в Брянских лесах»…
Старый газетчик рассказывал о том, как в спецвыпуск газеты к какому-то революционному празднику на первой странице крупным шрифтом поместили заголовок: «Лениным владела неуёмная идея переделать мир». Но из слова «неуемная» выпала буква «ё». Получилось — неумная идея! Редактору сильно повезло — его просто выгнали из газеты «без права работы в печатных органах».
Известный журналист, работавший в московских «Известиях», рассказывал, что в 40-х годах в номере в словах «мудрый вождь» пропала буква «р», а из слова «главнокомандующий» нечаянно пропала буква «л». Тираж успели изъять, но всех причастных к опечатке выгнали с работы, а непосредственные виновники были посажены и сосланы на долгие сроки.
А случалось, что и ссылкой дело не ограничивалось. Органы НКВД не признавали никаких опечаток. Во всем следовало найти умысел, и его находили. Существовал циркуляр, в котором от чекистов требовалось повысить бдительность в борьбе с классовым врагом, проникающим в печать и под видом опечаток публикующих антисоветскую пропаганду. За одну-единственную опечатку был арестован и расстрелян главный редактор центральной махачкалинской газеты. Правда, опечатка была самая ужасная из возможных. Вместо буквы «т» в фамилии «Сталин» была напечатана буква «р».
Во время войны с Финляндией, после занятия одного из населённых пунктов в газете появилась статья: «Красная Армия выбила белофинов». В слове «выбила» наборщик перепутал местами буквы «и» и «б». Легенда гласит, что Сталин, прочитав заметку, усмехнулся и последствий для редакции не было. Повезло редакции, что фривольный глагол относился к противнику!
В 1939 году советские цензоры посчитали, какие антисоветские опечатки встречаются в прессе чаще всего. Лидировали: «предатель» вместо «председатель», «истерический» вместо «исторический». Наборщиков, корректоров и редакторов, допустивших антисоветские опечатки, приговаривали по ст. 58−10 (контрреволюционная пропаганда или агитация) к срокам от трех лет лагеря до высшей меры…
Вот что пишет в своих мемуарах писатель Георгий Марков. Не диссидент, отнюдь — по его произведениям поставлены такие кинофильмы, как: «Соль земли», «Сибирь», «Приказ: огня не открывать», «Приказ — перейти границу». Входил в правление СП СССР (1954−91). В общем, писательский генерал.
Подойдя к ротационной машине, которая печатала нашу газету, я взял один экземпляр, остро пахнущий керосином, и развернул его перед лампой.
И вдруг я почувствовал удар в голову. Нет, удара никакого не было, было подобие удара от тех строк, которые бросились мне в глаза: «Сталин большой и гиблый ум». Эти слова приводились в интервью французского государственного деятеля Эдварда Эрно, посетившего Советский Союз.
Опять она, опечатка! И какая! За такую опечатку и я, и директор типографии поплатимся головой. Вместо «гибкий ум», проскочило роковое словечко: «гиблый».
Я остановил ротацию, бросился к директору типографии, и мы поспешили в экспедицию. Оба мы — и директор, и редактор — поняли, что надо сделать, никому не говоря ни единого слова, мы забрали из экспедиции отпечатанные экземпляры, собрали в кучу приправочные оттиски, лежавшие возле ротационной машины и все собственными руками затолкали в топку. Строка с искаженным словом была перелита на линотипе и впаяна на место старой строки. Следов произошедшего никаких не осталось.
Однако, дня через три директора типографии и меня вызвали в отдел печати краевого управления Госбезопасности и учинили допрос, что произошло с номером газеты, почему о происшествии не составили никакого акта, кто разрешил уничтожить тираж, не оставив ни одного бракованного подлинника.
Оба мы знали, что такое может произойти — ибо наверняка кто-то из типографии или из экспедиции мог «настучать» о происшедшем. Самое главное от чего нам надо было уберечься, — это избежать всякого, даже малейшего упоминания имени Сталина.
— В одной из строк обломилась буква, и получилось бранное слово. Зачем же коллекционировать матерщину? — оба в один голос твердили мы, и нас с миром отпустили, что называется «по домам».
Бедные газетчики, эти виртуозы пера и гиены фарса, страдали не только от опечаток. Газеты в сталинские времена повальной массовой паранойи рассматривали на просвет, и если на одной стороне сквозь заголовок с именем вождя или каким-нибудь коммунистическим призывом просвечивал заголовок с обратной стороны со словом, например, «Долой!» (который относился вообще-то к каким-нибудь нехорошим людям) — могли посадить и за это. По той же самой статье 58−10. Прикиньте, какой ювелирной работой была деятельность редактора!
Но не только редакторов. Известно, что бывали репрессированы оформители… обыкновенных школьных тетрадей. На обложках тетрадей тогда тоже помещали портреты вождей и видных деятелей, выполненные в мелко-штриховом стиле. И среди хитросплетения штрихов сверхбдительные граждане выискивали что-то негативное. При кажущейся очевидной бессмыслице такого доноса, органы считали необходимым реагировать — они просто
Моя бабушка рассказывала… Это звучит несколько смешно — бабушка рассказывала. Но моя бабушка была не деревенская бабуля, а учительница с двумя дипломами (химия и литература) и сорокалетним стажем преподавания. И много чего рассказывала. Вот в частности о том, как в школе, где она работала, был в курсе предмета черчения раздел «орнаменты». Нужно было вычерчивать орнаменты из всяких геометрических фигур, дабы натренироваться в тонкой чертежной работе. И какая-то ученица (возможно, нерадивая из мести за плохие отметки) написала заявление директору, что в орнаментах, которые задавала учительница, «спрятан знак свастики». В сложном орнаменте, где есть перекрещивающиеся линии — сами понимаете, можно отыскать практически что угодно. Вот она и отыскала.
Директору было очень жаль учительницу — он отлично понимал, что обвинение абсолютно бредовое, и так же отлично он понимал, что ждет учительницу, если он даст заявлению ход, то есть отнесет его «куда надо».
Но в то же время он понимал, что если он НЕ ОТНЕСЕТ заявление — его отнесет бдительная ученица. И там укажет, что она уже подавала сигнал директору, но он скрыл «факт идеологической диверсии». И тогда посадят уже их обоих, причем ПО БОЛЕЕ СТРАШНОЙ СТАТЬЕ — учительнице грозила просто «контрреволюционная пропаганда», а вместе с директором это была бы уже групповая «контрреволюционная деятельность». То есть обоим не жить.
И директор заявление отнес, хотя искренне ее жалел, и доносчиком быть не хотел. Учительница исчезла. Ночью забрали. Машина работала, Молох жрал.
В хрущевскую оттепель и во времена застоя нравы, конечно, были, как говорится, вегетарианские. Но назвав решения съезда КПСС вместо «исторических» «истерическими», можно было надолго остаться без работы. Впрочем, Сергей Довлатов и вообще считал, что «в советских газетах только опечатки правдивы»…
Так что вспомним обо всем этом, и, прежде чем с размаху колотить клавишу ВВОД, перечитаем написанное…