Кстати, когда я начал работу над циклом статей о поездке мальтийских рыцарей в Россию, первоисточника (мемуаров ученого аббата Жоржеля на языке оригинала) у меня не было, и даже если бы он был, воспользоваться им из-за незнания французского языка я не мог. И я использовал два «вторичных источника» — сокращенный пересказ мемуаров, к счастью, содержащий большое число прямых цитат, и полный перевод на русский самой книги.
Фразу о том, что лучшими отелями Петербурга в ту пору считались гостиница Демута на Мойке, носившая название «Лондон» (где наши герои и поселились), и гостиница «Гродно», находившаяся на Морской, я заимствовал из сокращенной версии, которая оказалась не только неполной, но и местами искаженной.
Обратившись пусть не к самому первоисточнику, но к полному русскому переводу записок Жоржеля, я с удивлением обнаружил, что в более аутентичной трансляции слова аббата звучат следующим образом:
Самые лучшие меблированные комнаты в Санкт-Петербурге — Демута, на канале Мойки, Лондонская гостиница, на площади напротив Адмиралтейства, Гродненская гостиница, и гостиница на Морской, которую содержит француз Гюге. Мы остановились в Лондонской гостинице, так как она была вблизи дворца и на хорошей улице.
Итак, наш герой остановился все-таки не в знаменитом трактире Демута на Мойке, а в другом отеле, носившем название «Лондон», который, впрочем, тоже принадлежал к числу лучших. Почему же тогда в его рассказе появляется трактирщик Демут — ведь аббат пишет о том, что именно Демут, а не кто-то другой, был владельцем «Лондона»? Это еще одна ошибка мемуариста, который путешествовал от Нарвы к Петербургу по берегу Ладожского озера, или что-то еще?
Но оказалось, что Жоржель все-таки не ошибся, и, хотя он поселился вместе с друзьями в отеле «Лондон», его хозяином действительно был видный предприниматель Филипп-Якоб Демут.
Все дело в том, что гостиница и трактир «Лондон» в начале 90-х годов XVIII века были приобретены владельцем «Демутова трактира» на Мойке, и таким образом два успешных петербургских отеля оказались в руках одного хозяина. Что могло в перспективе дать начало созданию крупной российской сети отелей… Однако сыграл свою роль человеческий фактор. Сам Филипп-Якоб вскоре умер, а наследники продолжили его дело, но без прежнего размаха: они сохранили трактир на Мойке за собой, но в начале 20-х годов XIX века продали «Лондон» купцам Веберу и Мейеру.
Где же именно находилась эта гостиница? Обычно говорят о доме Гейденрейха, хотя речь идет скорее не о доме, а об участке или месте, где он находился, поскольку сам дом несколько раз основательно перестраивался.
Владелец участка на углу Невского и Адмиралтейского проспектов саксонский трактирщик Гейденрейх в 70-х годах XVIII века построил 4-этажный частный дом (как пишут, «для своего проживания»), но не довольствовался этим и открыл в этом же доме трактир с номерами под названием «Город Лондон», который стал одним из самых престижных в Петербурге (благо в ту эпоху все было проще и регистрировать перевод собственности из жилой, «для своего проживания», в нежилую необходимости не было).
В газете «Санкт-Петербургские ведомости» было опубликовано объявление следующего содержания:
«Здешний содержатель трактира города Лондона Георг Гейденрейх уведомляет почетную публику, что он с 1 числа майя сего 1781 года перевел сей трактир (который ранее находился в доме № 16 по Невскому проспекту, где Гейденрейх арендовал помещения) в собственный его дом, состоящий по Невской перспективе, насупротив адмиралтейства под № 97, построенный по образцу иностранных гостиниц (!), где все приезжие сюда найти могут для себя, так и для свиты своей всевозможные выгоды, коих они в партикулярных домах получить не могут».
Реклама
Как видим, уже в те далекие времена предприниматели научились искусству рекламировать представляемые ими услуги.
Отметим, что в дальнейшем, после того как был засыпан окружающий Адмиралтейство канал, на образовавшемся пустом пространстве был разбит Адмиралтейский бульвар, и гости отеля могли теперь наслаждаться приятным променадом в непосредственной близости от места своего временного проживания.
Кто останавливался в «Лондоне»? Судя по всему, публика не бедная, но при этом достаточно разнообразная. Были среди них и представители среднего класса — например, некий Иван Мигрин, называющий себя «черноморским казаком», который в своих записках рассказывал о том, что:
Заметки о пребывании в гостинице осенней порой 1802 года оставил и Ф. Ф. Ви́гель, один из популярных мемуаристов пушкинской эпохи:
«Мы остановились в „Лондоне“, в одном из двух только известных тогда трактиров и заезжих домов, из коих другой, Демутов, принадлежащий к малому числу древностей столетнего Петербурга, один еще не тронут с места и не перестроен — пишет автор (как мы видим, не прошло и ста лет со дня основания города, а образованных людей уже начали всерьез беспокоить вопросы разрушения исторического наследия). — Большой живости не было заметно. Город только через десять лет начал так быстро наполняться жителями; тогда еще населением он не был столь богат; обычай же проводить лето на дачах в два года между всеми классами уже распространился: с них не успели еще переехать, и Петербург казался пуст».
Реклама
Наиболее яркое описание «Лондона» оставил некто
«Я прошёл было мимо трактира «Лондон». Можно ли путешественнику не зайти в то место, куда собирается ежедневно множество людей всякого звания, куда беспрестанно прибывают приезжие со всех концов России и Вселенной? Я пошёл назад и вхожу в «Лондон». Чтоб совершенно преобразить себя в путешественника, нанимаю нумер, на одном стуле кладу палку, на другом — шляпу; бросаю на стол свои бумаги и карандаш и сажусь под окном… Словом, забываю, что я всё в том же городе, в котором прожил пятьдесят лет. Я забываюсь — иначе и нельзя. Прелестно! Я приехал из Малороссии!
Итак, сижу у окна и смотрю на Адмиралтейство, на бульвар, на экипажи, на пешеходцев. Какой шум! Какая деятельность… До обеда я ходил в нижние комнаты дома: они заняты трактиром; там с утра до поздней ночи угощают приходящих. Комнаты очень хорошо отделаны. Жаль, что не могу сказать того, что в этих прекрасных комнатах хорошо обедают и можно найти доброе вино… Со всем тем — я отобедал. Со мною в одной комнате сидели за тремя другими столами: приезжий из Орла — тульский дворянин, проживающий здесь имение по тяжебному делу, с ним обедал какой-то делец, на третьем столике — немец.Реклама
Судя по всему, разношерстная орда промоутеров, торговых агентов и розничных продавцов существовала и тогда, и она была не менее активна и нахальна, чем в эпоху девяностых. Что любопытно, среди них было немало иностранцев, причем не уроженцев стран ближнего зарубежья, а представителей ведущих европейских наций — итальянцев и французов.
Сейчас выгнал я от себя целую толпу спекуляторов, — пишет чувствительный путешественник. — Лишь только я возвратился в свою комнату, является ко мне француз напудренный, в очках и с узлом в руке. Кланяется, развязывает узел и между тем исковерканным русским языком объявляет мне, что пришёл чистить мне зубы, что у него чудесный порошок, прелестные щёточки и зубы всякого рода: перламутровые, серебряные и проч. и проч. В удивлении, в безмолвии рассматриваю я его фигуру. Он походит ко мне, просит садиться, я сажусь, а он просит меня открыть рот и опять уверяет, что никто лучше его не умеет чистить зубы. Я встаю и весьма учтиво прошу его оставить меня в покое; он начал опять было говорить о щётках и порошках, но я ему указал на двери.
РекламаОн ушёл, но вслед за ним является итальянец с духами, помадою и проч. За итальянцем — портной с готовым платьем; за портным — извозчик с предложением карет и дрожек; за извозчиком является фокусник-жид; через пять минут — бедные с аттестатами, подписками и комплиментами. Я воображаю, как эти народы пользуются и забавляются приезжими, и как дорого заплатил бы какой-нибудь провинциал за такие посещения…
Стоит заметить, что такого рода «французиков из Бордо» едко высмеял
Историки пишут, что первыми содержателями гостиниц и трактиров в Санкт-Петербурге были главным образом иностранные подданные, поэтому такие заведения часто именовали «гербергами». Эти герберги носили громкие названия по странам и городам, откуда происходили владельцы: «Шведский трактир», «Лондон», «Париж», «Любек».
На самом деле стать лучшей гостиницей в городе тогда было, похоже, не так уж и сложно. Вышедший в 1822 году «Указатель жилищ и зданий в Санкт-Петербурге» перечисляет 9 гостиниц, 25 постоялых дворов и других «пристанищ для приезжающих» (хостелы?) в разных частях города и, например, такие заведения, как «обеденные столы» (разновидность ресторана).
Как видим, заведений, важно именующих себя гостиницами, было всего девять, откуда можно сделать вывод, что конкуренция среди отельеров была в тот момент не столь уж и высока.
Грядущий XIX век внес существенные изменения в гостиничное хозяйство Санкт-Петербурга:
«В Петербурге появляются гостиницы высокого уровня, а также рестораны, трактиры и кафе-рестораны, — пишет
А. Ю. Гусаров в книге „По Петербургу с книгой в руках“. — Наименование „герберг“ постепенно уходило из употребления и замещалось знакомыми нам определениями „гостиница“ или „отель“. Среди низшего класса заведений все еще функционировали постоялые дворы, харчевни. Питейные же заведения именовались кабаками и погребами».