Три дочери царя занимались полезным делом — что-то пряли. И тут появился нежданный гость-жрец, который повелевает всем идти праздновать и воздать почести Вакху — богу виноградарства и веселья.
Девочки решили, что этот праздник — не для них. Закоперщицей неподчинения была старшая — Алкитоя:
Все же Миниэева дочь, Алкитоя, считает, что оргий
Бога не след принимать…
Овидий, Метаморфозы, книга четвертая
И все это было бы семейным делом — не чтить бога, но жрец повелевает оставить работу, снять головные повязки и вместо них надеть венки, вместо туник обрядиться в шкуры, взять с собой посохи (тирсы), обвитые виноградной лозой:
Жрец праздновать дал приказанье
5 И госпожам повелел и служанкам, работы покинув.Реклама
(В какие шкуры надо облечься — Овидий не уточняет, скорее всего — в бараньи, так как они по размеру соответствуют росту человека и их в каждом доме могло быть достаточное количество.)
И никакой свободы вероисповедания, жрец обещает, что неявка на праздник — это оскорбление божества и
гнев божества оскорбленного будет
Страшен.
Вакх представляется его поклонникам вечно юным, мощным победителем своих врагов (или тех, кто его не почитает), победителем Востока до самой Индии с ее священной рекой Гангом:
юность твоя неистленна,
Отрок ты веки веков!
Ты Восток победил до пределов
Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.
В этих строках как был свидетельство факта: пьянство распространилось до конца света — то есть до реки Ганг в Индии.
Всюду, где появляется Вакх, начинается праздник: флейты, тимпаны, возгласы женщин и крики юношей:
везде клик юношей вместе
С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,
30 Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.
Праздник — не стихийный, он организован свыше, всем руководит жрец:
«Мирен и кроток явись!» — исмеянки молят, справляя
Таинства, как повелел им жрец.
На картине английского художника Джона Кольера (1850−1934 гг.) изображена стая (иначе не назовешь) полубезумных женщин, едва прикрытых шкурами леопардов, которые несутся по лесу под звуки флейты и грохот бубна. Слева в нижнем углу — козленок, который уже получил удар тирса (вероятно, сейчас толпа раздерет бедолагу на куски и сожрет сырым).
А дочери царя Миниэя никуда не пошли, продолжают свою работу. Между делом они слушают предание о Пираме и Фисбе, потом — о Венере и Марсе, за ним — о Левкотое и Аполлоне, о Дафне и Аполлоне, о Гермафродите и Сальмакиде…
Закончился последний рассказ. В комнате, где сидели девушки, началось нечто чудесное и неописуемое: какие-то звуки, странные запахи. Вдруг ожили ткани — из них появились листья, выросли виноградные кисти. Вдобавок ко всему потемнело, засвистело, завыло, зажглись светильники.
А сестры не переносят света, мечутся по дому, пытаются найти безопасное место, но с ними происходит что-то страшное: между пальцев появились перепонки, от рук к телу — крылья, вместо голоса — свист:
натянулись меж тем перепонки
Между суставов у них, и крылья связали им руки…
А попытавшись сказать, ничтожный, сравнительно с телом,
Звук издают, выводя свои легкие жалобы свистом.
Они теперь — летучие мыши, и пытаются найти убежище под кровлей дома.
Как понимает читатель, легенда о веселом боге Олимпа не располагает к веселью. Вакх оказывается невероятно жестоким: за свободомыслие лишил девушек человеческого облика. И как бы вторым планом проходит мысль: будешь праздновать со всеми — останешься человеком.
Но рассказ о страшной кончине Пенфея — свидетельство превращения вакханок в безумных зверей.
И смертный должен решить: последовать за всеми и предаться безумству вакханалий или остаться при своих убеждениях и лишиться человеческого облика? Овидий ответа не дал…