После: тяжелые бои под Москвой, ранение, госпиталь; опять фронт, опять ранение и плен под Харьковом в 1942 году.
Концлагеря один за другим, разные… О них Кулак особенно рассказывать не любил.
Освободили лагерь англичане. О том, что будет ждать его после плена на Родине, Валентин уже был наслышан, поэтому остался в английской зоне оккупации. Тем более что бывшим военнопленным и жертвам режима в поверженной Германии создали тогда относительно приемлемые условия для выживания. Во всяком случае, в 1945 году Кулак поступил без конкурса и вступительных экзаменов в Гамбургский университет и, закончив его с отличием, отправился искать счастья в Америку.
Богу Войны не терпелось ещё раз сыграть с ним в орлянку, поскольку началась Корейская война. Новая Родина опять позвала парня в окопы. Желание обладать всей полнотой власти на полуострове раскололо Корею на сторонников Ким Ир Сена и Ли Сын Мана. На стороне Южной Кореи открыто выступили США, на стороне Северной — Китай и СССР.
Об этой войне Кулак тоже мало чего рассказывал, только обмолвился однажды, что самое страшное на всех этих войнах был не плен, а наступление китайской пехоты, так называемых китайских народных добровольцев. Фанатизм и массовость гнали их на окопы, они оставляли на земле волну за волной мертвых тел, но продолжали лезть и лезть как саранча, сводя с ума американских пулемётчиков и огнемётчиков.
Летом 1953 года Кулака тяжело ранило в голову, и на этом его войны закончились. Осенью молодцеватый лейтенант американской армии с одной из высших воинских наград на кителе, медалью «Пурпурная звезда», и кожаной чёрной повязкой вместо левого глаза вышел из госпиталя.
Впереди его ждала новая увлекательная жизнь в одном из красивейших городов Европы и обязанность
А чем заняться в неслужебное время молодому человеку в хоть и культурной столице, но всё же городе незнакомом? Правильно — искать общения и знакомиться.
В такой ситуации на чужбине обычно тянет поближе к бывшим соплеменникам, в русскоговорящую среду, особенно часто — в многочисленные православные храмы, заполненные по праздникам и выходным толпами верующих прихожан, да и просто эмигрантами, их потомками и праздношатающейся публикой.
В один из воскресных дней Кулак познакомился с молодой красивой девушкой Дашей, которую заприметил давно, но подойти сразу не получалось. Даша недолго, но искренне молилась, проскальзывая в храм совсем незаметно, и так же бесшумно исчезала, не давая возможности приблизиться. Оставалось только непрерывно наблюдать за ней, поражаясь каждый раз стройностью фигуры и особой статью, любоваться локонами её красивых волос, обнажавшимися из-под лёгкой косынки при каждом грациозном наклоне или повороте чудной головки, смотреть на отблеск свечей и игру света на её прелестном личике.
Казалось, что от неё исходит какой-то необычный магнетизм, какие-то волны, и необъяснимая сила тянула его к ней. Всю неделю он с нетерпением ждал воскресенья. Когда же случилась возможность перехватить её у входа и взглянуть в её глаза, Валентин уже не мог оторваться, прочитав в них и её живой интерес к нему. Оказалось, что и Даша украдкой всё время так же отвечала на его взгляд.
Так вместе с парижской весной в их сердца ворвалась любовь: с прогулками по ночным улочкам, долгими и жаркими поцелуями на набережной Сены, с пылкими признаниями в вечной любви на Русском мосту, с полётом слившихся душ над сверкающими огнями Елисейскими полями, над вершиной Монмартра — туда, в глубины и высь их звёздного космоса!
Даша была потомком знатных родов Оболенских и Шереметьевых, что и послужило основной причиной отказа, когда Кулак в парадной армейской форме пришёл просить руки возлюбленной. Мама, Елизавета Шереметьева, невзирая на просьбы и уговоры дочери промолвила, что Даша достойна более перспективной пары. У мамы на этот счёт даже были кое-какие соображения по кандидатам из эмигрантской среды, более родовитым и главное — более образованным. А он-то, хоть и офицер и герой войны, но ведь по сути — простой деревенский парень…
Всё это действо происходило в малюсенькой конуре полуподвала, не квартирке даже, а в помещении, более похожем на дворницкую. Здесь всё было аккуратно прибрано и любовно разложено по местам, но некстати попадавшиеся на глаза то многократно штопанные-перештопанные чулки, то потёртые стены и обшарпанная мебель выдавали даже не бедность, а крайнюю нищету и нужду.
Ослушаться матери Даша не смела. Отец её, генерал-майор Свиты Его Императорского Высочества Владимир Оболенский, умер в конце 20-х годов здесь же, в эмиграции, вскоре после её рождения. Но в Бельгии оставалась ещё жива любимая Дашенькина бабушка, одна из бывших придворных фрейлин императрицы. А по православным обычаям, если родитель отказывает в благословении, то благословить брак может более старший родственник — бабушка. Об этом, сглатывая слёзы, вспомнила Даша.
Несомненно, бабушка её очень любила и хотела внучке только счастья, а главное, понимала всё безо всяких слов. Достаточно было только тихо посидеть, обнявшись, и пошептать что-то друг другу на ухо, глядя попеременно на застывшего в надежде и ожидании Валентина.
Единственное замечание, которое услышал Кулак от престарелой княгини было:
— Молодой человек! А почему Вы так носите галстук, подоткнув и засунув его между рядом пуговиц? Ну и что, что в американской армии так принято? Вы же русский… А русские офицеры так не носят. Ну и что, что он будет болтаться и мешать? Для этого существуют заколки, молодой человек.
С этими словами бабушка вручила им вместе со своим благословением золотую заколку для галстука, подаренную когда-то Екатериной Великой и передаваемую князьями Шереметьевыми по наследству. Заколка была украшена бриллиантом — большим алмазом правильной формы, который переливался чистейшим светом своих граней, отражаясь в светящихся счастьем глазах влюблённых…
Всё остальное уже было гораздо позже: первые миллионы; первая собственная фирма, а затем и строительная империя; две чудесные дочки, как две капли воды похожие на свою прелестную мать… Это все было позже, а пока перед ним были глаза любимой женщины и впереди — целая жизнь.
Эту увлекательную историю из жизни рассказал Валентин Кулак, общение с которым судьба подарила мне с 1990 по 1993 год, когда его нью-йоркская фирма являлась с американской стороны генподрядчиком строительства нового комплекса зданий Посольства России в Вашингтоне.
Сидели как раз напротив комплекса, в уютном ресторане гостиницы на Висконсин авеню. Сейчас, спустя 25 лет, этот участок дороги переименовали в Площадь имени Бориса Немцова.
В тот раз, помню, я заказал стейк с кровью, а Валентин отказался. «Не могу, — говорит, — после всех этих войн мясо с кровью есть».
Что еще почитать по теме?
Легко ли быть эмигрантом?
Имеют ли право эмигранты рассуждать о покинутой родине?
«Охота на зайцев». Помнят ли об этом военном преступлении?