Пожевал, пожевал он ботву в Колорадо, да и двинул дальше. Но не на тех напал. Не испугались американцы. Они свои надежды возложили на широкую и полноводную речку Миссисипи. Ту самую, по которой ничего не подозревающий Гекльберри Финн на плоту сплавлялся.
Наивные. Правда, и мы — не лучше. Уже в следующем веке точно так же на Днепр и Волгу надеялись. А жук, он же не только ползает. Ещё и летает: при хорошей погоде, да попутном ветре 8 километров в час для него — не проблема.
И что ему эта Миссисипи? Лишь бы погода была лётная. Да ветер попутный. Перелетел он речку. И в 1864-м застонали под жуком картофельные поля, а вместе с ними и фермеры Иллинойса и Огайо. Чуть позже сдалась на милость победителя Пенсильвания. А в 1874-м вышел жук к Атлантическому побережью.
Нет, океан — это, конечно, не Миссисипи. Перелететь его было нереально. Может, жук и пытался… История о том умалчивает. Она говорит о другом. О полном попустительстве и бездействии фитокарантинных служб. А может, тогда их ещё изобрести не успели?.. Или только думали. Создавать? Не создавать?
А пока думали, жук безбилетным пассажиром — на суда с американскими продуктовыми благами, где вместе с поп-корном, чипсами, жвачкой ящики с картошкой затесались, и — в Европу. Где его не ждали.
Полной неожиданностью стали в 1877 году для немецких крестьян, возделывавших свои поля в окрестностях Мюльхайма и Лейпцига, дотоле неизвестные им жучки с до боли знакомой нам внешностью. С овальным, выпуклым телом со спинкой жёлто-оранжевого цвета. И расчерченными десятью черными полосками надкрыльями.
Но если крестьяне только разводили руками в недоумении, то специалисты сразу определили — кто это перед ними. И мгновенно оценили опасность, нависшую над старой доброй Германией. А вместе с ней и над всей Европой.
О демократических ценностях тогда даже догадываться не начинали. Меры по спасению утопающих были приняты незамедлительно. Рейхстаг срочно запретил ввоз в страну американского картофеля. А тем, что уже попало на немецкие поля, занялась армия. Сотни сапёров и тысячи приданных им в помощь пехотинцев окапывали зараженные жуком поля глубокими траншеями. Заливали картофельные всходы нефтью и жгли, жгли, жгли. Химики на практике проводили испытания новейших ядов. И травили, травили, травили…
Следующим годом на протравленных и выжженных площадях посадили только несколько картофельных грядок. В надежде на то, что оголодавшие за зиму жуки обязательно проявят себя. Но они — не проявили.
И тогда, для верности выждав ещё годик, немцы решили, что победили. Но… Просчитались. Открывать и пить шампанское было ещё рано.
На все эти хитрости и уловки у жука были свои аргументы. Оказалось, что у него, в отличие от всех остальных насекомых, имеющих, как правило, только одну форму покоя, их — целых шесть. Одна из которых — многолетняя диапауза. Её длительность 2−3 года.
Иначе говоря, можно три года не сажать картошку, а когда на четвёртый… В полной уверенности, что всё, подохли супостаты. Если не от ядов, то от голода. В полной уверенности в собственной безопасности высаживаете на четвёртый год картошку… И только-только показалась её зелёная ботва из земли, как… Тут как тут жук. Учуял аппетитный запах, понял, что завтрак, обед и ужин за все три года — на столе… Очнулся от этой самой многолетней диапаузы и… Только его и ждали! Вернее, совсем не ждали.
Наша песня хороша — начинай сначала. Даже если и не очень хороша. Всё равно — сначала. И опять сапёры, пехотинцы, химики. Рыли, жгли, травили. И только-только вроде бы… «Фу-уу… Неужели победили?». Как в 1887 г. жук появляется уже в окрестностях Ганновера. И снова — «Армия, в ружьё!».
А потом… Потом армии стало не до жука. Началась война. Первая мировая. В которой посильное участие приняли и американские вооруженные силы. А чтобы солдат воевал, ему недостаточно только винтовку в руки дать. Его ещё одеть, обуть, накормить надо. И везли американские транспорты к Европейским берегам не только солдат, вооружение и воинскую амуницию, но и продовольствие. Среди которого картошка занимала не последнее место.
В общем, когда война закончилась, победители с ужасом обнаружили очередной очаг распространения колорадского жука в районе французского города-порта Бордо. С одной стороны, французам было немного легче. Ведь до них опыт борьбы с этой листоядной насекомой напастью уже апробировали немцы. И, оглядываясь на Германию, во Франции начали жечь и травить. Травить и жечь…
Но время было упущено. За годы войны колорадский жук обосновался на очень большой территории. И обосновался так, достаточно крепко. Выбить с занимаемых позиций его было уже невозможно. К 1931 году жуки чувствовали себя полноправными хозяевами на картофельных полях 32-х из 83-х департаментов Франции.
А ещё через восемь лет грянула Вторая мировая. И в продовольственном обеспечении Вермахта были задействованы все оккупированные Германией страны. В том числе и Франция. Так в 1943 году на крупной польской станции Демблин оказались многочисленные эшелоны с живым, мычащим французским мясом для войск Восточного фронта. Скот благополучно забили, отправили по армейским складам, а потом и съели. Но вот навоз, что образовался по пути из Франции в Польшу… Не пропадать же добру? Аккуратные и педантичные немцы разрешили использовать навоз местному населению. В качестве органического удобрения.
Те, такие радостные, и вывезли его на поля. А в навозе оказалась одна… Одна-единственная самка колорадского жука, которая благополучно перезимовала и… И следующим летом все поля в радиусе 2-х километров от Демблина были заражены колорадским жуком.
На этом он, как обычно, не успокоился. Двинулся дальше. Невзирая на государственные границы, таможенников, пограничников. Полз, летел… И в 1949 году пересёк границу Союза Советских, где впервые был обнаружен на картофельных посадках Львовской области. Ещё через четыре года его ареал расширился. «Под жуком» оказались Волынская, Брестская, Гродненская и Калининградская области.
А Калининград, в отличие от Львова, Луцка, Гродно и Бреста, уже Россия. Вот так жук и добрался до наших родных и не менее бескрайних просторов. И пошёл по ним. По полям, весям и огородам. И началась война с ним.
А вот как её вели во времена моего тинейджерства, о том я — отдельно расскажу. Если, конечно, никто не возражает…