Куба, она же «Остров свободы», он же «Остров молодежи», как его окрестили наши советские романтики в свое время, на деле — неудавшийся советский эксперимент, коммунистическая утопия, где не надо денег, медицина и образование бесплатные, а женщины общие, — конечно, та еще помойка. Ну, а если отвлечься от экономической, темной, стороны и посмотреть на климат, природу и море, то есть шанс поверить, что Куба — это рай на земле.
В воздухе Гаваны неистово пахнет морем и солнцем. А еще, пролетев по воздуху 14 часов и приземлившись по ту сторону земного шара, создается почти сюрреалистическое впечатление, что все твои проблемы и ты сам, уставший и недовольный, остались по другую сторону. А еще впечатление, что ты вернулся во времени в какое-то почти советское прошлое.
Гавана — довольно большой, шумный город, где все ездят, ходят и делают все, как хочется. Никаких правил, никаких ложных приличий.
Вон старый Бьюик почти наехал на ослиную повозку, в которой крестьянин в грязной майке с портретом Че Гевары (кубинцы по-прежнему верны своему кумиру) ожесточенно жестикулирует и что-то кричит на франтоватого водителя в темных очках и напомаженных волосах, похожих на парик.
И тут на углу какая-то полногрудая деваха с черным лицом и почти белыми ладонями закатывает скандал с оплеухой своему бойфренду, словно они одни во всей Гаване.
А вот кто-то настойчиво тянет меня за край майки. Я резко оборачиваюсь и вижу стайку сопливых и полуголых уличных гаврошей, которые по очереди бубнят что-то вроде: «Дардинеро, сеньор, дардинеро». Я догадываюсь, что им надо у меня узнать не смысл их босоногой жизни, а что-то посущественнее. Бормочу в ответ по-английски: «Сорри, мейби некст тайм», — и смущенный, ретируюсь в сторону, где должен быть мой отель.
Солнце палит нещадно, вокруг раздаются гнусавые гудки машин, туда-сюда снуют шоколадные и безнадежно черные гаванцы, не очень дружелюбно, как мне кажется, сверкая в мою сторону белками глаз. На углах меня зазывают торговцы фруктами, таксисты машут мне рукой, белозубо улыбаясь и приглашая «Эх, прокачу!». Но для меня достаточно
Я плутаю по улицам, сворачиваю не туда, потом снова не туда, потом куда-то еще… В голове все шумит, глаза плывут в тумане и мной на какое-то мгновение овладевает одновременно отчаяние и странный висельный восторг, почти надежда не найти свой отель и умереть от усталости и счастья на грязных, залитых солнцем улицах Гаваны…
В тот же вечер я познакомился в баре лобби с Родригесом Рикки, гаванцем в пятом поколении и свободным художником во всем, начиная от образа жизни и заканчивая работой, как он представился. Родригес был подтянут, ненавязчиво улыбчив и очень спокоен. Он неторопливо потягивал свой ромовый коктейль за столиком в углу в полном одиночестве и казался совершенно счастливым и коктейлем, и своим уединением, и Гаваной.
«Понимаешь, кубинцы на самом деле счастливы. Им не нужны ваши деньги, и это только ваш взгляд, что они все бедные и гоняются за вашими деньгами. Это не так. Хотя, конечно, есть и такие. Но для большинства деньги неважны. 30 долл. в месяц — это примерно то, на что живет средний кубинец. И многим хватает, так как кубинцы — минималисты и ценят в жизни не ваши деньги, а жизнь, солнце и свободу. Это просто вы приезжаете и все меряете по своим правилам, а мы, гаванцы, иногда вас не разубеждаем в ваших заблуждениях. Ведь вы наши гости».
На меня произвели впечатление не слова Родригеса, а интонация уверенности и спокойствие, с которыми он произнес их. А ведь действительно, понять, что на самом деле в голове и сердце кубинца, за неделю-две невозможно. Нужно там остаться и пожить год-другой, чтобы начать понимать, счастливы они или, как нам хочется верить, глубоко несчастливы, потому что живут еще беднее нашего.
В Гаване я пробыл три дня, а потом поехал на самый юг, в Сантьяго-де-Куба, где, как рассказывали, было спокойнее и можно было прочувствовать реальную жизнь кубинцев, а не делать выводы по столичной нищете Гаваны.
Доехал я сначала поездом до г. Камагуэй, где переночевал в довольно приличной гостинице, а рано утром продолжил свой путь на автобусе. И это была та еще поездка: я буквально ехал на сельском, убитом автобусе, на котором везли кур, гуаву и еще какие-то фрукты. Дорога из асфальтовой и более-менее ровной скоро перешла в деревенские ухабы, с асфальтовым покрытием лишь на отдельных участках. По дороге мы то и дело останавливались, подбирая каких-то зверского вида «кампезинос» (жителей деревни, крестьян), у которых не хватало разве что винтовки и патронташа вокруг пояса, чтобы завершить картину маслом.
В Сантьяго я без особого труда снял себе номер за 10 долл. в сутки в гостинице, правда, без горячей воды, с не закрывающимся окном и персоналом, который почти не говорил по-английски, и первую ночь, несмотря на усталость, практически не сомкнул глаз. Под окнами ходили какие-то «вагабундос» и разговаривали так ожесточенно, что я стал бояться, чтобы они не вздумали влезть в мое окно на первом этаже.
На следующий день я без особого труда, с подсказки на ресепшн, нанял моторную лодку, и мы отчалили в залив Байя Сантьяго-де-Куба, где была потрясающая по чистоте и прозрачности вода с косяками тропических рыб, снующих у самого берега, колониальных развалин каких-то маяков, хранилищ и церквей по обоим берегам и множества рыбачьих лодок.
Рыбачить я не собирался, а вот посмотреть на реальную, не приукрашенную жизнь настоящих кубинцев мне хотелось. Мы причалили у деревушки Пунта, куда гид, а скорее просто местный «бандитос» в рубашке без пуговиц, говорящий на ломаном английском и немного по-русски, повел меня для знакомства с ее жителями.
Деревушка была застроена домами из местного песчаника, часто с крышей из тростника, а кое-где стояли настоящие хижины из какого-то местного дерева. Возле деревни пролегали поля сахарного тростника, заросли саподиллы (что-то вроде местной груши), гуавы и еще чего-то.
Меня познакомили с Аурелио — сухоньким, кажется, высушенным на жарком кубинском солнце местным крестьянином, с окурком потухшей сигары в уголке рта, и его женой Анхелиной, полной, улыбчивой метиской с почти светлой кожей и такой же светлой, несмотря на жаркое солнце, шевелюрой. Аурелио кивнул мне на скамейку у дома, ушел внутрь и вышел с бутылкой почти черной жидкости и тарелкой тостонов (что-то вроде банановых чипсов).
«Порфафор, бебе» («Пожалуйста, пейте»), — и налил в два грязных стакана темной жидкости. Жидкость оказалась неочищенным ромом, градусов на 100, как мне показалось, но на удивление, сладкой и вкусной.
Мы провели у Аурелио и Анхелины около часа — больше не могли, скоро должен был вернуться их сын, который работал на местном нефтеперерабатывающем заводе.
Аурелио мне показал свое поле, на котором он выращивал малангу и табак, предложил купить сигар, от которых я отказался, и уже через десять минут мы расстались. Я сел в лодку со своим «бандитос», и мы отчалили обратно.
Надо сказать, что ощущение от визита было «книжное», словно я все это прочитал в книге и увидел на картинках, на фото, которым было, по меньшей мере, лет пятьдесят. Чувство было непонятное, словно я одновременно вернулся в кубинское прошлое, о котором читал, и в прошлое СССР, в котором жил. В чем оно выражалось, это чувство, трудно было сказать. В воздухе, крестьянских полях, чем-то похожих на наши, постерах Viva la Cuba, приклеенных скотчем к облупившейся стенке…
Ром и предыдущая бессонная ночь сделали свое дело — я уснул без задних ног, а проснулся от дикого рева пылесоса.
С трудом вспомнив, где я, я продрал глаза и увидел молоденькую горничную, почти еще девочку, которая улыбалась мне, держа в руках ревущий пылесос американской марки Хувер, которому было лет сто.
Позавтракав вчерашней курицей с рисом и выпив обязательный кофе, на ресепшене я узнал, что недалеко от Сантьяго есть международный аэропорт, откуда я могу вылететь на Вильнюс. В тот же день я съездил на разведку и — о, чудо! — как в какой-то кассе СССР, без очередей и справок, я на месте купил билет до Вильнюса уже на следующий день.
По прилету в Вильнюс я не обнаружил своей фотокамеры, которую оставил в багаже, а также недосчитался бутылки рома и пары новых маек с изображением Фиделя и Че. Я перерыл все, даже подумал, не оставил ли я все на Кубе, но, так или иначе, камеры и маек нигде не было. Рюкзак был весь в пыли, словно им мыли полы, щетка для волос, что была сбоку, поломана пополам, застежка одного замка оторвана.
Сначала я очень расстроился, но некогда приняв решение не огорчаться из-за действительных пустяков, решил отпустить. Главное, что я привез домой незабываемые впечатления…