Не успев уйти далеко, решаю возвратиться и рассмотреть объявление подробнее, но его уже нет. Хотя погода безветренная, унести не могло. Что ж, ситуация знакомая, так бывает при столкновении интересов.
Проходит некоторое время, и меня зовут поучаствовать в защите храма от варваров. Уточняю, какой храм, кто и где собирается сносить. Но речь идет не о сносе, а о строительстве.
Дикари, дескать, хотят помешать благому делу строительства храмового комплекса. Сатанисты, либерасты, атеисты. Встанем как один, защитим и не дадим. Не дадим им защищать свои интересы. Они не веруют — значит, люди второго сорта, все беды мира от них и их мнение ничего не значит.
Видимо, активные противники неверующих и сорвали то объявление. Храм для православных, но особых православных. Они умеют креститься и произносить слова некоторых молитв, они участвуют в богослужениях и сильны по части религиозной риторики, но с верой дела обстоят плохо. Или у них бог какой-то другой, агрессивный и нетерпимый, похожий на жадных политиков.
Мне не нравятся такие люди, хотя формально мы братья и сестры. Мне очень не нравится, что православие сосредотачивается в Москве и из братства превращается в братву. Верующим запрещено судить своих пастырей, но вера требует обостренного внимания и высокой осознанности, а не слепоты и тупого послушания. И когда братья не крайне редко, случайно, а постоянно и уверенно демонстрируют сущность братков, верующие не отключают свое внимание и внимательно наблюдают за тем, что происходит.
Где-то в далеких посёлках священник оказывается и судьей, и врачом, и учителем, и экономистом-организатором. Такого невольно уважаешь. В Москве огромнейшее количество священников, и что они делают? Может быть, без дела не сидят, но с уважением к ним есть некоторые проблемы.
Положено думать, что в Москву переводят после долгой трудной службы в далеких приходах. Это и награда, и доверие. Там люди чуть проще, простодушнее, их бы от алкоголя удержать да к работе приохотить. В Москве каждый прихожанин — задача со множеством неизвестных. Потому требуется большой опыт и гигантская сила духа. Однако московские верующие не полагаются на то, что батюшку переведут из дальнего прихода в московский храм, и едут к нему, где бы он ни был, а московских священнослужителей зачастую избегают. И встречи с некоторыми московскими священниками и их паствой показывают, что это правильно.
Вот и на этот раз пришлось убедиться, что не всё ладно с нашей церковью. Решалась судьба того места, которое я очень хорошо знаю. Здесь на слиянии двух районов сохранялся городской лес, который постепенно застраивали. Люди сперва относились к этому спокойно, ведь лес был довольно большой, а теснили его понемногу. Построили бассейн, ледовый дворец — это всё вроде бы хорошо. Когда к озерцу пристроили стадион, возникло напряжение. Кто-то принимающий решение не почувствовал, что лес и стадион — это несовместимые формы жизни. Затем обнаружилось, что наш лес лесом-то не считается, для градостроителей это пустырь!
Нашлись активисты, которые добивались и добились для остатков леса статуса особо охраняемой природной территории. Но статус не помешал каким-то деятелям выпиливать деревья. Надежда на то, что пространство, называемое теперь парком, восстановится за счет молодой поросли, не сбылось, потому что управы повадились стричь всё подряд, все газоны и парки, высушивая землю и тем убивая молодые деревца. Люди огораживали поросль и посадки и ходили с вёдрами, поливали, но с молодыми деревцами как будто кто-то затеял войну. То недавняя посадка с корнем выдернута, то вершинки отломаны. Всё это казалось случайностями до тех пор, пока не приехала строительная техника «возводить храм на месте пустыря».
Храм призван облагородить пространство, вызвать благостные чувства у гуляющих по парку. Но в последнее время храмы стали вызывать совсем другие чувства. Там, где раньше можно было пройти через уютный скверик, теперь надо обходить гигантские территории храмов, и это не в одном и не в двух местах. У оград храмов стоят нищие, просят подаяния. Согласитесь, что когда каждый день проходишь в тени зелени среди поющих птиц, а потом вдруг зелень исчезает, и надо долго шагать в обход по жаре и испарениям от асфальта среди ноющих попрошаек, жизнь заметно ухудшается.
Помню огорчение от того, как кто-то называл наш любимый лесопарк помойкой и бомжатником. Наши привычные домашние бомжики действительно основывали целые лежбища, причем началось это после перестройки, а прежде был лес как лес или парк как парк. Речка течет, в озерце лягушки квакают. Частые вербы и редкие ракиты стоят у воды, а дальше — берёзки и дубки, черемуха и рябина. Много старых тополей на границе с городом, они отлично улавливают пыль и смог. Под ногами глина разъезжается, но это плата за покой. Ближе к дороге забываются россказни про маньяков, но становится очень шумно. Долгие годы здесь планируют пустить трамвай или троллейбус и куда-нибудь убрать поток автомобилей, но лишь дорога становится шире. И расширяется она за счёт тех самых тополей, которые улавливают выхлопные газы и глушат шум.
В этом месте, возможно, не хватает чего-то вроде Дворца пионеров и станции юных натуралистов. Небольшой конно-спортивный клубик был бы кстати. Во дворах прятался Центр помощи семье и детям, который вёл большую работу, но он расформирован, а большое новое здание, которое построили на месте сквера и обещали отдать под клубы и секции, сдают в аренду за очень большие деньги. Да, вместо большой работы — большой обман. И от любых изменений люди теперь ждут чего-то подобного. Говорите, в храмовом комплексе найдут место стар и млад? Здесь и нищих накормят, и музыкальное образование дадут, и квалифицированные врачи будут принимать бесплатно без очереди на месяц вперёд, как в поликлинике? Свежо предание, а верится с трудом.
Нет ни малейшей гарантии, что здесь дадут то, что нужно людям, зачем-то подменяя поликлиники и детские учреждения. И нет сомнения, что здесь появятся агрессивные псевдоправославные, которые не уважают людей, не примкнувших к ним. Они лгут уже сейчас, называя парк пустырём, а местных жителей азиатами. Едва появившись, они посеяли зло. И это зло будет расти вместо старых добрых тополей.