Наши дети явно прагматичнее, жестче, суше нас, росших в эпоху социалистического романтизма. Они больше ориентированы на внешнюю, материальную сторону и меньше на сторону духовную и морально-нравственную, часто для них малопонятную и неэффективную. Они больше нашего существуют в материальном мире реальных вещей, как и мы, например, существовали больше по сравнению с нашими родителями, а те по сравнению со своими, которые признавали еще какие-то миры, кроме тех, что у нас под ногами и перед глазами, еще какие-то отношения, кроме деловых и практичных. Они крепче нашего стоят на ногах и меньше витают в облаках.
Наши дети в большей степени материалисты, чем все предыдущие поколения. Их мир осязаем, жесткого стального цвета, малоулыбчив и его можно потрогать. В нем все имеет свою цену, и, как правило, это цена не моральная или духовная, которую можно заплатить и все потерять.
В нем часто нет места девичьим слезам от того, что мальчик, который нравится, не обращает на тебя внимания, или мальчишеским сомнениям, достойно ли и честно ты поступаешь по отношению к своим товарищам и великодушно к своим врагам. Вообще, понятия «честность, достоинство, благородство», «девичья честь, целомудрие, порядочность» утратили для нынешних поколений ту четкость и недвусмысленность, которую имели еще недавно. Кажется, хорошо и оправданно все то, что хорошо и выгодно тебе лично — в лучшем случае, если это не нарушает закон юридический.
Они уже не рыдают над Белым Бимом или каким-нибудь современным Спотом или Рэксом от того, что тот потерялся или он в конце книги или фильма погибает. Их игры — как те американские мультфильмы, в которых головы летят направо и налево и от этого не грустно, а весело. В шестнадцать лет их не накрывает с головой первая несчастная любовь, в которой возможны платонические чувства и трепетное отношение к предмету воздыханий, и лишь только несмелый первый поцелуй в щеку, от которого захватывает все существо.
Они не задаются морально-нравственными дилеммами, над которыми ломали голову наши одногодки: откуда в мире войны, как помочь голодающим детям Африки или бесплатно натаскать воды бабе Любе из соседнего дома. Их вопросы, в основном, реальны, практичны и материальны: они копят на планшет, в будущем думают стать политиками или топ-менеджерами и топ-моделями. Их желания приземлены и часто вполне достижимы.
В фильмах их больше интересуют спецэффекты, а не классический сюжет. Не характеры героев, их добрые-злые наклонности, а то, как решительно они действуют, как выглядят и как ловко расправляются со своими врагами. В книгах, если они их читают, — головокружительное и быстрое развитие событий, сверхспособности главного героя, его «крутизна». Библиотеки им заменил Интернет, реальный жизненный опыт — опыт виртуальный.
С ранних лет они лишены невинной детской наивности, позже — готовности обманываться и жертвовать, совершать необдуманные, но благородные и совестливые поступки. Их мало что удивляет и потрясает. В их глазах и позах часто проступает скука и усталость. Им неинтересно в школе, им скучно в институте, играм во дворе и живому общению с товарищами они предпочитают общение виртуальное.
Все, о чем они мечтают — карьера, деньги, развлечения. Герои нашего времени, вроде Павки Корчагина или Овода, им малопонятны и чужды — ведь они были наивны и непрактичны. (Вообще, ум в современных понятиях нынешних молодых людей — это практичность и смекалистость). И строить БАМ «забесплатно» они уже никогда не поедут — молодые и зеленые, но не дураки.
В 14−15 лет они — часто напичканные информацией теоретики, интернет-всезнайки, низвергающие Пушкина и Толстого, критикующие президентов и своих родителей. Для них нет авторитетов, и даже кумиры их — либо «импортные» качки и дивы, либо местные смазливые кино- и поп-герои. Они — как маленькие старички, недопрофессоры, которые все познали, не выходя из-за компьютера, и всем все готовы доказать.
К незнакомым взрослым они часто относятся без должного уважения, многие не знают, почему они должны уступать место в транспорте или уступить дорогу тому, кто им в деды годится, к своим родителям — без сыновней любви. Души и сердца их часто закрыты, и иногда кажется, а есть ли они у них вообще, так они бесстрастны и выверены.
Одним словом, обычные дети, и может, автор — типичный ворчун, для которого в его время «небо было голубее и трава зеленее», да и только?