Навоз вы с Серегой по осени разбросали, так что посмотрим — как она на следующий год себя покажет. Хотя, я ж говорю, размер — не принципиально. Лишь бы уродилась. Картошка, она, как и хлеб — всему голова. Есть она — будем жить.
Вот без неё… Тоскливо как-то.
Начинал? Да начинал-то я ещё при царе Горохе. Вас с Серегой и в проекте не было. Я же после училища вышел слесарем по обслуживанию паровозов. Паровозов! Вот и начинал с обслуживания «Овечек» и «Щук». Это такие маленькие, маневровые. СО — «Серго Орджоникидзе», те уже погодя, со временем начали в депо поступать. Это, конечно, мощная машина. Магистральный паровоз. Но «Лебедянка» посильнее его будет. Так они ещё позже пришли.
А заканчивал я… Правда, это на четыре десятка лет позже было. Заканчивал я опять же — на маневровых. Но уже машинистом. И тепловоз у меня был. «Машка». 2М62. Двухсекционная спарка. Она и на магистрали работала. Но я на ней уже маневровым заканчивал.
Куда? Куда собрался? Вот, морковка ещё. Свеклу брать будешь? Свекла, посмотри — хорошая. Крупная. И как на подбор. Одна к одной…
Происшествия? Да как не было… За сорок лет чего только не случалось. Как-то… Уже на «пассажирах» работал. Московский вел. У нас плечо до Волховстроя было. Там локомотивная бригада менялась. И остался мне последний перегон. От Лодейного. На выходной стрелке зеленый зажегся. Тронулся. Подхожу к стрелке. А в её створе к сорока уже держать надо. Подхожу к выходной…
Смотрю, у самых путей мужичонка какой-то стоит. Небольшой росточком. И собачка у его ног крутится. Черненькая. Без поводка. Я ещё подумал: «На руки он бы её взял, что ли. А то — не ровен час, выскочит на пути».
И подумать не успел, а он сам как сиганет! И прямо на рельсы… Естественно, я сразу же тормозную систему включил. Да какое там! Под вторым вагоном он лежал, как мы остановились. Ноги и часть туловища по эту сторону путей. Остальное — между рельсами.
Нет, стояли недолго. Как только менты подъехали… Я их через дежурного по станции вызвал. Как только менты подъехали, а ехать-то им чего — станция рядом, вытащили из-под вагона останки того мужичонки, так мы и тронулись. У меня же — расписание. А на грузовых — график. Попробуй, выйди из них. Ладно, премии лишат, так потом месяца два на каждой летучке поминать будут.
Конечно, если человек ещё живой, тогда — да. Графики, расписания — всё в сторону. Или в тепловоз его и — до ближайшей станции, или, если это быстрее, стой, жди скорую с врачами…
А варенье? Вот посмотри — сморода. Зеленая! Прошлого года. В этом году мать уже и не варила из неё. Всё равно не едите. Так и осыпалась. А стояла… Вся, как облитая ягодой. И — ягодка к ягодке.
Да, так-то понятно, что сейчас — дешевле купить, чем вырастить. Только привычка… Куда от неё деться? С самого мальства ведь — посадить, окучить, прополоть… Нас с матерью не станет, так, небось, и сажать ничего на участке не будете? Ты ж смотри… Не должна земля пустой стоять. Грех это большой.
Или вот ещё. С привычкой этой…
Как на «Машке», на вывозных, маневровым работал, тоже случай был. На Онежской подцепил маршрут — цистерны с бензином — и потащил его на нефтебазу. Иду себе. Первый переезд у меня на пути охраняемый. С будкой, шлагбаумом. А мне после него в горку. Разогнаться надо. Я и посигналил охране — закрывай, мол, лавочку. А то я всё ближе и ближе, а у него машины — туда-сюда через переезд. «Закрывай, закрывай! Мне потом в горку, скорость сбрасывать — не с руки».
Закрыл он, проскочили. А чуть дальше — ещё переезд. Из самых допотопных. Нерегулируемый. Без шлагбаума. И светового сигнала на нем нет. Да там и движения-то обычно — никакого. Но в этот раз смотрю — газончик фургон снизу идет. Видно, только что на молокозаводе загрузился. Повез товар по магазинам. Скорее всего, на Ключевую.
Я ему дал короткий, предупредительный. Вроде, как и притормозил он. Но потом смотрю — нет. Идет себе, как ни в чем не бывало. Уже и на переезд вылез. Я опять же — включаю тормозную. Да только самую, самую малость и мне, и ему не хватило. Сзади, в край фургона на исходе тормозного пути припечатал-таки я его.
Мне, само собой — ничего. Только стекло лобовое вылетело. И всё — на кондуктора. Он слева от меня был, и хоть успел зажмуриться, но на скорой его в больницу отвезли-таки потом. Посмотреть, не повредил ли глаза осколками стекла.
Только стекло лобовое у тепловоза вылетело. А у газончика… Его-то самого развернуло на девяносто градусов, мордой ко мне. А фургон сорвало и метров на десять дальше, за кювет отбросило. Ящики повылетали, бутылки, само собою, побились. И такая дорожка от машины до самого фургона — зеленая трава белым, от кефира и сметаны, припорошена.
Пока гаишников ждали, я этого дурика — водилу молоковоза — и спрашиваю:
— Ты куда смотрел? Подъезды-то к переезду все отлично просматриваются. Локомотив — издалека видно!
А он мне и отвечает:
— Куда, куда? Я перед переездом, знамо дело, вправо, посмотрел. Справа помехи у меня не было.
Так-то. Привычка. Из-за неё его потом на полгода прав лишили. В слесаря, на яму перевели. У одного из наших, локомотивщиков, свояк в автоколонне как раз работал. Вот он и рассказал.
Картошка, морковь… Свекла, варенье. Вот. Теперь, вроде бы, всё. Давай, двигай потихоньку к выходу. Да осторожно. Голову пригнуть не забудь. А то, как обычно, приложишься о дверной косяк по своей прямоходящей привычке. Я-то, когда яму под погреб переоборудовал, на твой рост не рассчитывал…