Хотя бы вглядеться в то, как еще вчера жили ваши отцы и деды, какими внутренними законами руководствовались они. И как и чем сейчас живете и руководствуетесь вы. Как внимательный наблюдатель, не заинтересованный в приличествующем самообмане, наедине с собой вы увидите, что Человек, как и раньше, втиснут, словно тряпичная кукла в замшелый сундук после того, как с ней наигрались, в узкие рамки перцепций и апперцепций о себе и мире, о добре и зле, о правде и лжи. О том, как надо жить и как жить не надо.
Когда в обществе по каким-то причинам перестают действовать законы государства, Человеку, как правило, ничего не остается, как обратиться к законам морали и нравственности. К законам, как ему кажется, высшим, и поэтому правильным и подходящим для всех случаев жизни. Многие из нас, в той или иной степени, руководствуются этими высшими законами всегда, невзирая на времена и обстоятельства, в святой вере, что поступают правильно, и внутренне за то испытывают душевный подъем и ощущают себя бОльшими Людьми, чем те, кто, по их мнению, законов этих не придерживается.
Каковы они, эти высшие законы морали и нравственности, кто их устанавливает и зачем они нужны? Конечно, в первую очередь хорошо всем знакомое библейское «Не убий, не укради, не прелюбодействуй»… Дальше — не столь часто вспоминаемое, не прописное, но не менее важное: старших нужно уважать, младших не обижать, заботиться о братьях наших меньших. Быть патриотом, любить жену (мужа) и детей, заботиться о родителях. Не лгать, не пить, не курить
Но так ли они, мы — те, кто взял за парадигму своего земного существования законы морали и нравственности, безупречны? Так ли весомы наши аргументы, когда, например, желая поставить жирную точку в долгом споре, мы приводим в пример эти высшие законы? Не являются ли некоторые из них, при всей своей внешней красоте и правильности, как раз антигуманными, вступающими в конфликт с Жизнью и Природой, или, по крайне мере, не абсолютными?
Если вернуться к вступительному предложению подняться ввысь и взглянуть на Человека с высоты, непредвзято и честно, то нельзя не заметить, что в разные времена, в разных социумах были свои законы морали и нравственности, которые очень сильно разнились, регрессировали и прогрессировали на протяжении коротких промежутков времени. Некоторые из этих морально-нравственных законов и вовсе отсутствовали, с нашей точки зрения. Древним грекам, например, понятие «совесть» вообще было незнакомо. Низшие сословия боялись гнева богов. Высшие, как и сейчас, в богах либо сомневались, либо вовсе отвергали их, признавая за человеком законы другие: природы и самого человека.
Возьмем самый основной из всех гуманистических и, следовательно, нравственных законов — «не убий». Церковь, являясь главным адвокатом морали и нравственности на Земле, четко и однозначно дает понять, что не человек дал жизнь человеку, а Господь Бог, и следовательно, не человек имеет право ее отнять. Однако не стоит забывать, что этой морально-нравственной максимой, не задумываясь, чаще всего оперируют те, кто не сталкивался с насильственной смертью своих родных и близких, кто не был жертвой военных конфликтов, не смотрел в глаза убийце и не сталкивался с бездействием властей. По статистике, как ни парадоксально, большинство православных россиян не готово полностью отринуть от себя Моисеев закон и принять закон Иисусов, даже теоретически. Так ли это большинство не право?
«Не укради»… Не стоит забывать, что понятие «чужое, не мое» имеет весьма нечеткие контуры. Понятно, кто у кого украл, когда подросток садится в твою машину и угоняет ее. Или когда один человек в автобусе вытягивает у тебя из кармана бумажник. Но можно ли пользоваться той же прямолинейной терминологией, когда рабочий, что отработал на заводе тридцать лет за скромную зарплату и положил там свое здоровье, тянет оттуда килограмм гвоздей или три подшипника? Он — вор у завода, у государства или не вор? А может ли завод обворовывать своих рабочих? А государство своих граждан? Может ли нравственный закон «не укради» быть применен и здесь? Насколько?
Здесь также уместно вспомнить недалекие восьмидесятые, когда существовали понятия «фарцовка» и «спекуляция», наказуемые по закону и порицаемые обществом по всей тяжести существующей морали и нравственности. А ныне, всего двадцать с небольшим лет спустя, зачастую те же новые-старые моралисты и нравственники давно примирились с этими явлениями и даже возносят их почти в добродетель, называя их почтенно «бизнес» и «коммерция».
Как быть полноценным патриотом, если у тебя хватает зрения, чтобы видеть неправомочность и ту же безнравственность действий, предпринимаемых государством, страной, в которой ты живешь? Здесь лучше быть нравствующим глупцом, закрывающим глаза на то, что их режет, или безнравственным интеллигентом — предателем и изменником?
Высокоморально ли не лгать — и тем самым настроить против себя весь мир, усложнить существование другим и даже погубить себя, или все же правдолюбцем быть плохо? Насколько? Где та грань правды, дозволяемая моралью и нравственностью — если она вообще может быть проведена, и насколько она там, где должна быть? Истинная правда и истинная мораль — две эфемерные субстанции, исключающие друг друга. Просто потому, что большая часть человечества предпочитает мир приятных иллюзий и заблуждений, правду находит возмутительной и как раз аморальной. Можно сказать, что морально все аморальное — до тех пор, пока сокрыто от глаз. И наоборот, мораль, преданная огласке, часто имеет признаки аморальности.
Похоже, что мораль и нравственность — настолько же придумка человеческая, насколько и юридические законы и законы общежития. И насколько последние несовершенны и амбивалентны, настолько и первые могут быть неабсолютны и сомнительны. Субстанции временные, быстро меняющиеся, часто противоречивые и взаимоисключающие.
И поэтому выбор — броситься помогать упавшему подняться или падающего подтолкнуть, может быть не настолько однозначным. Хотя бы потому, что тот, кому вы помогли подняться, может и дальше продолжать падать, в ожидании вашей помощи. А тот, кому вы дали пинка, в следующий раз падать поостережется.