Так вот, в этой тетради по судоустройству и мореходной практике… Как сейчас помню — с синей дерматиновой обложкой (по мореходной, как-никак, практике!). Так в этой тетрадке за весь спецкурс я умудрился разрисовать только первую страничку. Одну-единственную. Зато как качественно разрисовал!
Силуэт судна даже особо не секущие в судоустройстве легко распознавали. А по наличию трубы, из которой шел дым, настоящий мореман (ну, примерно такой же, как и я) мог с уверенностью сказать, что перед ним не какая-то там допотопная лохань, а самый настоящий пароход. К тому же — винтовой, а не колесный. Если же кто-то ещё сомневался, что перед ним именно судно, так там, на этой страничке, ещё две стрелки были, нацеленные, соответственно, на нос и корму парохода. Над одной из них красивым почерком Витьки Михно (бывшего сигнальщика с тральщика «Комсомолец Приморья») было выведено: «архштевень». Над другой — «форштевень».
И вот с такими, прямо скажем, не самыми блестящими, знаниями я попадаю на своё первое судно «Пионер Молдавии». Лесовоз-пакетовоз проекта 1590П полным дедвейтом 6780 тонн. И не просто попадаю. А матросом-мотористом. Причем если по второй, совмещенной должности — второго класса, то по первой… Первого! Так что в платежной ведомости, где я расписался за первую начисленную мне и причитающуюся к выдаче на руки зарплату, цифры напротив моей фамилии, хозяин которой ещё и не нюхал моря, были даже побольше, чем у насквозь просоленных ветеранов.
Но, как ни удивительно, экипаж принял меня довольно радушно. Ну, а выставленные на общий стол четыре бутылки «Старки» закрепили прописку недавнего курсанта мореходной школы в дружном и, как потом оказалось, спаянном коллективе. Думаю, определенную роль в этом сыграла и особая психология северян, как правило, спокойных и выдержанных при любых обстоятельствах. Иначе… Иначе быть бы мне не только бедным, но и битым, так как по первости хлопот всему экипажу и, особенно, капитану, или, как его зовут на судне — мастеру, доставил я немало. Ох, немало.
С первого рейса всё и началось.
На Антверпен должны были мы идти. А это — мыс Нордкап, где нас уже поджидали зимние, суровые «ревущие сороковые». Конечно, всего этого я тогда ещё не знал. Но определенный мандраж присутствовал. Поэтому носился я по всему судну, как угорелый. Естественно, без особого толку, мешая и отвлекая от важных дел всех и вся.
Вот в этот самый момент и попал я, к его несчастью, на глаза старшему помощнику. Он в момент прекратил моё, не несущее в своем начале какой-то позитивной составляющей, хаотичное броуновское движение: чего, мол, суетишься без толку? Дуй-ка лучше на корму. Сними там флаг и быстренько… Одна нога здесь, другая там — подними его на сигнальной мачте. А то уже и лоцман вот-вот пожалует. Как поднимется на борт, так и тронем.
О-о-о… Да мы это, тащ старпом, мигом! И глазом моргнуть не успеете, как флаг уже там где надо будет развеваться.
Пулей — на корму. Флаг снял, побежал на рубку. Всё — как учили! — сделал. Привязал флаг к фалу, начал подъем. И тут… Флаг и половину положенного ему пути не прошел. Бац, и застрял! Намертво. Ни вверх, ни вниз. Что уж я ни делал. И тянул, и дергал фал изо всех сил, и висел на нем, оторвав ноги от палубы… Никак! Вот, думаю, досада… Не учел поправку на ветер. Надо было внатяг его держать. Вот он, гад, видно, со шкивка, на мачте и соскочил. А там его и закусило. Ну, невезуха…
Тут, как назло, и лоцман подвалил. Поднялся на борт мрачнее штормовой тучи и сразу, ни здрасьте, ни до свидания — шмыг в рубку, только я его и видел. Минуты после этого не прошло… Вылетает капитан на крыло мостика. Сразу же за ним — старпом. И боцманюга… Летит снизу по надстройке и орет так, что у меня уши чуть не заложило:
А я стою, как и стоял, в полном недоумении — да что же случилось? С какого перепугу такой неслабый кипеш вдруг поднялся? Чего это все переполошились?!
Оказывается, приспущенный на рее флаг означает, что на судне — покойник. И, как потом выяснилось, лоцман, поднявшись в рубку, сразу мастера и огорошил: «Ты чего, Бонифатьич?! У тебя жмурик на судне, а ты меня вызываешь…»
От такого приветствия уже мастера чуть кондратий не хватил. Он-то — ни сном, ни духом, что и как я там поднял.
В общем, уже вдвоем с боцманюгой мы этим проклятым флагом занялись. А он уперся всеми четырьмя копытами и… Никак! Мы и тянули фал, и дергали. И висели на нем. А флаг как застрял на середине мачты, так там и развевается в своё удовольствие, назло всей мировой буржуазии. И ни вперед, ни назад. Что делать?
Капитан посмотрел, посмотрел на наши мучения…
«Ладно, — говорит, — пойдем с кормовым флагом. Потом, в Антверпене, разберемся. А вы полезайте на рею, да примотайте флаг к мачте, чтобы он не отсвечивал».
Ага. Легко сказать — «полезайте». Мы на парусниках не стажировались. А самая высокая точка портового буксира, на котором я плавательную практику проходил — дымовая труба. Да и та — от печки-буржуйки, что в каютке стояла. Но посмотрел я в глаза боцману… Посмотрел внимательно и понял — надо лезть.
Если кто не поднимался на мачты по ходу судна, так может представить себе чайную ложечку в стакане, что стоит на столике в купе железнодорожного вагона. Один в один. Только у мачты размер побольше. А так — та же самая вибрация. Плюс круговая раскачка.
Но… Где наша не пропадала? Надо, значит, надо! И полез я на эту мачту. Хорошо ещё, мастер сжалился. Сказал, что на самую верхотуру — не надо. Примотай, мол, флаг там, где он застрял, да спускайся.
В общем, примотал я его, гаденыша. Натерпелся, конечно, не без этого. Но рабочие штаны, как спустился, сухими были.
Самое обидное, что потом, уже на стоянке в Антверпене, выяснилось: моей-то вины в том, что флаг застрял, и не было никакой! Шкив просто старый оказался. Обветшал со временем. Да так, что добрая его половина отсутствовала. И заклинить он мог в любую минуту. А то, что я не в том месте и не в то время оказался — так, дело случая, а не моя промашка. Или отсутствие должного морского навыка.
Поэтому и боцман от мастера получил по полной. Чтобы смотрел за вверенным ему хозяйством должным образом. Но ему-то, ладно. По делу фитиль вставили. А вот я за что терпел? На мачту эту лазил…