Якобы глупые, отсталые и быдло утверждают, что в жизни главное — деньги, шмотки и жратва. Ну, а если не утверждают, а умно так помалкивают, то, тем не менее, живут ради них же: денег, шмоток и жратвы.
Якобы умные, продвинутые и haute societe ничего подобного не утверждают. Так как-либо о деньгах, шмотках и жратве не задумываются, по причине их изобилия, либо не только хлебом единым живы они, либо просто выше их — умом, телом и духом.
Но вот в чем и первые — якобы умники, и вторые — якобы быдло, так или иначе, сходятся, так это в том, что мерилом человека и его земного пребывания являются талант и гений, этакое объединяющее начало, — в чем бы они ни выражались. И первые, и вторые, кто с большей, а кто с меньшей реверентностью, спешат преклонить колено перед теми, кто здорово пишет книги, берет три октавы или просто умеет плюнуть дальше всех сушеным сверчком.
Плебс громогласно боготворит виртуозов ноги и мяча, попсы и мыльных опер, возводя их в ранг национальных героев. Beau monde — виртуозов скрипки или фортепиано, литературного классицизма и постмодернизма, заумно разглагольствуя на тему их величия и значимости. И первые, и вторые, кто — экспрессивно размахивая руками и шумно топая ногами, а кто — интеллигентно поправляя очки на римской переносице, меряют человека одним, хотя и с разной системой мер, древним лекалом: врожденным или приобретенным навыком производить впечатление на благодарную толпу.
А я, уже без искреннего удивления, в который раз, ловлю себя на крамольной мысли, что как-то не получается причислить себя ни к первым — умным и образованным, ни ко вторым — глупым и непродвинутым, хотя раньше ну очень стремился быть в рядах тех, кто якобы поумнее. У меня, признаться, подкатывает тошнота к горлу от того, что в очередной раз, даже от образованных и в возрасте людей, я слышу пафосные и, как правило, не вызывающие у меня желание в них верить, речи: «Ах, актерская профессия должна была быть ему благодарна за то, что он в нее пришел», «Ах, у него с рождения был писательский дар, а позже его признали и в Европе», «Ах, у нее был ангельский голос, все мы были в нее влюблены». И тому подобные оценки почивших людей, ставших заложниками своего голоса, актерства или писательского дара при жизни и остающихся ими и после своей смерти. (Наверняка, я бесталанный, просто завидую — как говорят некоторые).
Мне, в свое время, когда я еще мало что понимал в искусстве песнопения, нравился М. Магомаев. Как и многим. Его мощный голос, манера исполнения, репертуар. Но то, как его талант стали превозносить на часто довольно пошлых попсовых шабашах, где каждый, похоже, соревнуется в красноречии и количестве пафосных метафор, брошенных на крышку его гроба, набирая себе пиар-баллы, не будучи с ним и его творчеством при жизни знакомым, у меня вызывает тошноту совести и сыпь по всему уму. Впрочем, и те, кто его якобы знал, заученно и фотогенично на камеру твердят потерявшие глубокий изначальный смысл, стершиеся из-за частого употребления словеса, часами рассказывая о таланте, успешности в профессии и успехе у женщин.
Владимир Семенович Высоцкий, которого в очередной раз, уже после его смерти, похоже, протащили через те деготь и перья — цифрово и бюджетно опопсив в стиле «фикшн» и «экшн», поставив его выше еще на одну ступеньку своего же памятника, — деготь и перья, которые он при жизни так ненавидел, сделав из него «любимца женщин», «единственного обладателя Мерседеса в то время в Москве» (ах, какая гордость!) и «самого крутого барда-неформала» — как о нем уже в который раз отзываются-обзываются. И чем быстрее время — тем грандиознее талант, из-за которого Высоцкий-человек проглядывается все труднее и труднее. Эх, ловите волну, любители покататься на гребне сомнительного успеха и былой славы!
Имена некогда живых людей звучат все тише и тише. А их профессийные ники — все громче и громче. И чем дальше они от нас, тем лиричнее песнь об их талантах и гениях. Тем более, если эти песни делают рейтинги и приносят профит. И так мало о них, о всех нас, как о людях, а не успешных и талантливых крутых мачо.
По телевизору, даже на канале «Культура», где раньше можно было спастись от всепроницающей попсы, — сплошная ярмарка тщеславия и вертеп успешности, с самыми-самыми. Рассказывают какие-то удивительные небылицы из жизни ученых и извращенцев, писателей и убийц, музыкантов и проституток, в суавных комментариях к которым красной нитью, вплетающейся в обывательский мозг, тягуче и обволакивающе тянутся удивительность, талантливость и неповторимость того или иного персонажа во главе угла.
«Выступал перед самим Хрущевым». «Пел для Брежнева». «С ним считалась сама Фурцева». Талант, успех, гениальность. Слава, популярность, власть. Деньги, машины, женщины…
Талант = человек? Успешность = оценка его жизни? Шишка во власти пожала руку = признание? Послушайте, но где же за всем этим сам человек? Где тот огромный и неповторимый мир, та бесконечная вселенная, та бессмертная душа, которые и есть он? Где они?
Перед своей смертью Наполеон Бонапарт, покоритель мира, любимец женщин, тот, перед кем вся Европа стояла на коленях, якобы устало выдохнул: «За всю свою жизнь я вряд ли был счастлив и один день». Есть повод не задуматься, а серьезно подумать.