Над нами полный месяц сиял на небесах.
«Глядите, это — месяц», — зевнув, сказал один.
Другой сказал: «Тарелка».
А третий крикнул: «Блин!»
Может ли кто-нибудь из нас сделать более точное измерение Луны, если бы мы не читали про астрономов, которые рассказали нам про ее диаметр. Что скажет нам разглядывание Луны или иного предмета о ее или его подлинных размерах? Что мы имеем в виду, когда говорим «подлинные размеры» или «подлинная форма», или еще что-то о характеристиках предмета? Можем ли мы поверить тому, что мы видим в предметах, или же, напротив, что мы имеем в виду, когда говорим, что у предмета определенные размеры или форма?
Вернемся к Луне. Разумеется, вы можете сказать: «Конечно, она очень далека и потому похожа на тарелку или на блин». Но почему мы знаем, что она далеко от нас? Только потому, что не можем потрогать ее или долететь до нее. Правда, видение позволяет нам определить
Это показывает, что наши заявления о размерах того или иного предмета — не только результат его отражения на сетчатке глаза, подобно тому, как мы реагируем на укол иголкой. Когда иголка колет нашу кожу, нервы передают сообщение в спинной мозг, а оттуда сигнал поступает к мышцам, что вызывает у нас рефлекторную реакцию.
Когда же мы смотрим на что-то и говорим о размерах этого предмета, то процесс носит более сложный характер.
Интеллектуальный климат последнего времени благоприятствует разговорам не только о том, что мы можем потрогать, но и о таких предметах, как, например, атомы, реальность которых может проявиться лишь очень сложным путем, то есть в абстракциях. Однако очень трудно попытаться проследить детально, как можно выразить в зрительных образах, в словах или краске наши представления о мире, который мог бы быть создан в соответствии с нашими потребностями.
Поэтому наш собственный мир — реальный для каждого из нас, и мы можем лишь объяснить каждый наш новый опыт с точки зрения собственного мира. Вот что я имею в виду, когда говорю, что мы видим то, во что верим.