Это произошло в стране, где принято здороваться с незнакомцем в лифте, с водителем в автобусе, где не принято занавешивать окна шторами, где двери домов — стеклянные, где даже собаки не кусаются и не сидят на цепи, где ковры не вывешивают на стену как картины, а стелют на пол для удобства, в стране граждан, не знавших паспортов, прописок, очередей, в стране, где все всем верят, где всем все можно, что не запрещено законом, где мирно проживают люди всех национальностей и конфессий, где власти силой закона принуждают население соблюдать принципы равенства каждого с каждым, принципы свободы каждого от каждого и принципы демократии, то есть власти народа.
В этот день девять лет назад Америку взорвали. Но она не полегла под останками Близнецов на Граунд Зиро. Она восстала из-под обломков, повзрослевшая и гневная. И в день скорби еще в оторопи она смотрела на толпы пляшущих от радости ее граждан-мусульман на улицах своих городов, но уже назавтра…
Я хочу рассказать русскому читателю, как это было, свидетелем чего я лично была, и передать те чувства, которые испытывали и испытывают сегодня граждане взорванной страны.
Утро как утро. По всей стране солнечное. Погода летная. Собираюсь на работу. Телевизор, как всегда по утрам, стоит на местном канале с включением новостных блоков из Нью-Йорка. Внимание врубается только на сообщения о трафике на дорогах Чикаго, все остальное — просто звуковой фон.
Всю свою жизнь в Америке я меняла работы так, чтобы надо мной, наконец, не осталось ни одного начальника. Поэтому и в то злое солнечное утро я в свой офис не торопилась — пережидала, пока трафик спадет. С удовольствием присела на балконе с первой утренней сигаретой к чашечке кофе. Или наоборот. Под бухтенье телека любовалась видом озера с цепью низко заходящих на посадку в О’Хару самолетов. Красотища!
Помните, как Штирлиц сказал резиденту про Кэт? Рожая, она «мамочка!» кричать будет по-русски! Я закричала не по-русски. О, как я кричала «O, No, O, No, NO!»… Даяна Сойер с экрана, с безумными глазами, в слезах кричала свое НЕТ! Молилась, рыдала…
Потом мы увидели атаку второго убийцы-самолета, потом мы увидели таран Пентагона, услышали про пенсильванский самолет… Было ощущение, что все это происходит во сне и не со мной, что фигурки людей, выбрасывающихся из горящих небоскребов, — мультяшные, и что все это — какой-то сюрреалистический мультик-страшилка, что все это — о, нет, нет, нет!
Не я одна не вышла на работу в тот день — люди впились в свои телевизоры и каждую минуту наблюдали этот страшный повтор падений Близнецов. А в это время…
А в это время в районах компактного проживания мусульман взрослые мужчины в белых одеяниях до земли выводили своих сыновей (!) на улицы города сплясать под вопли «Аллах Акбар!» Где-то по городу вскинулись зеленые флаги ислама, где-то носились открытые машины с орущими мусульманскими подростками. И это мы тоже увидели, кто своими глазами воочию, кто по телевидению. И тогда мы повзрослели в гневе!
Уже 12 сентября белорубашечников и их женщин в черных облачениях мы не видели на улицах, закрылись все мусульманские лавки и бизнесы, попрятались их машины с зелеными флажками, с культурных центров легко исчезла арабская вязь их вывесок, у мечетей дежурила полиция, в оцеплении людей в форме оказались мусульманские районы — попрятались, забились в норы, заслонились… А наш Президент-младший лично поперся в мечеть продемонстрировать вторую щеку.
Людей не вернуть, боль не избыть, вендетту не унять в душе. Этот 911 был для нас не вчера — он с нами сегодня. Я не погналась за машиной с номерами «US PAID 4» и не сбросила в кювет бородатых мужиков. Мой муж по-прежнему охраняет здоровье женщин в черном, мои дети по-прежнему работают с людьми, которые с полудня пятницы покидают рабочие места для пятничного намаза. Мы снимаем обувь в аэропортах для контроля секьюрити и не ропщем на ограничение провоза грудного молока для наших внуков.
Отныне мы живем по цветному графику: желтый уровень тревоги, оранжевый, красный. Зеленого в нашей палитре больше нет. Нет и прежней свободы прийти запросто в Белый дом, пройти без обыска в любое общественное место. Мы поступились многим, чтобы больше ни один теракт не был совершен на территории США. И мы видим, как наше терпение и законопослушание работает все эти 9 лет. По данным прессы за эти годы были пресечены 174 попытки тех или иных террористических актов.
Мы стали взрослыми, мы стали бдительными, мы стали заглядывать под чадру нашим незваным гостям. Хотя двери наших домов по-прежнему стеклянные, а границы открыты для всех неленивых. Возведенная в религию, наша политкорректность запрещает нам связывать ислам с терроризмом. Хотя не буддисты или кришнаиты кричали «Аллах Акбар!» в боингах-камикадзе или на улицах наших городов.
9 лет прошло, и все эти 9 лет народ крепится быть политкорректным. Кому по-человечески не знакомо состояние человека, замахнувшего кулак на подлеца и вынужденного вместо этого протянуть дружескую терпимую руку?! Кому, как не среднему американцу, который никогда не привык ничего бояться, которого никогда не били по лицу, который не знал исторических унижений, позора насилием, знакома бессильная боль этого отведенного от сокрушающего удара кулака?! Нации не просто далась эта девятилетняя политкорректность, поверьте мне — я говорю с простыми людьми, я знаю, о чем они думают, что они испытывают.
Мечеть на Граунд Зиро… Еще одна проверка на нашу толерантность, на нашу выдержку, на право любить свою страну.
Давайте представим, что ваш автор знает как решить проблему мечети без разжигания противостояния внутри страны. А я точно знаю. Покупаю свинью и подбрасываю ее в проданное под мечеть здание. При этом постараюсь, чтобы ее обязательно нашли и пропиарили. Теперь имам может строить там турецкие бани или кегельбаны. Мечеть на оскверненном месте построена не будет. Точка.ру!
(Много автору не дадут: максимальный проступок — trespassing,
Идея про свинину не нова — упоминаемый мной в статье о Пульса денуре удивительный израильтянин Авигдор Эскин давно предлагал ее использовать как идеологический стингер в борьбе с террористами.
Так же не нова и идея наладить производство летающих молельных ковров-самолетов, чья прелесть заключается в том, что при сотворении намаза они легко взлетают на воздух.
Не нова идея сжигания Корана — история уже знает и костры Инквизиции, и фюреровские факелы, и костры горлитовские советской поры. Церковь у нас отделена от государства — пастор, обидевшийся за мечеть, волен сжечь и Библию: куда же Господь смотрит и какой из него смотрящий, если допускает такое…
Я возьму себя за руку. Крепко возьму, так, чтобы больно стало. И не поеду за свининой. И как бы больно мне ни было за то, что наш Президент не запретил своей властью строительство мечети на месте нашей ударенной щеки, я горжусь и буду гордиться этим человеком. Как гарантом Конституции страны. Как просто политиком, имеющим мужество подписать себе падение рейтинга и приговорить себя к непереизбранию за то, что он удерживает наши занесенные кулаки, наши ковры-самолеты и свинометы.
Сегодня мы почтим наших мертвых, отдадим дань уважения и почести всем, кто проявил свое мужество в спасении людей, всем добровольцам, работавшем на Граунд Зиро, всей стране за помощь, кто чем богат, всем гражданам мира, выразившим сочувствие нашему горю (и даже гражданину Проханову, который заявил «Эху Москвы», что ему по барабану и он не скучает шибко по Близнецам — мое личное спасибо за напоминание нам всем о подлинной личине совка и личное уверение, что книг его я не сожгу).
Сегодня нам больно. Но сегодня мы стали другими — мы смогли избрать Президента с иным цветом кожи и с именем Барак Хусейн Обама. И это говорит о том, что мечеть мы как-нибудь в себе изживем по дороге к Храму.