Мне кажется, так уютно, так мягко было мне в зыбке, под красивым пологом, под много раз повторяющуюся, но всегда ласковую колыбельную: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок, схватит дочку за бочок…» Кто-то из современных психологов считает некоторые колыбельные и сказки вредными для детской психики, мол, на подсознании остается… криминальный налет: кто-то кого-то ест, убивает, в плен берет… Пели и рассказывали «такое» мне, моей дочке, моему внуку, и, слава Богу, не осталось. Поэтому правнукам буду петь без опаски.
Если была возможность, зыбку заказывали настоящему мастеру-люлечнику, который творил вещь не только с умением, но еще с любовью и молитвой. В семьях победнее отцы и дедушки делали подвесную кроватку сами, может, не с таким умением, но любовно и перекрестясь.
Процесс изготовления зыбки представить не очень трудно. Из сухих тонких (лучше — еловых) дощечек сколачивался встык, без гвоздей неглубокий ящик (короб). Дном служили мешковина или домотканина. Крепилось полотнище прочно: по низу дощечек просверливались дырочки, которые и давали возможность сшивать ткань и дерево.
По поверью, если муж хотел, чтобы детей в семье было много, он уходил как можно глубже в лес и там отыскивал дерево, достойное стать зыбкой для его дочек и сыночков. Будущая мама меж тем готовила полог на зыбку: не только ткань подбирала красивую, но и делала украшения — вышивкой, аппликацией, кружевами. На худой конец, если уж семья совсем бедная или мать устала от многократного изготовления пологов, могли просто сарафан бабушкин на зыбку надеть. Полог должен быть обязательно! Это не просто ограждение от света и мух. Это еще для злых духов препятствие.
Я помню, когда у меня родился брат, взрослые, занятые на огороде, заставляли меня время от времени вскарабкиваться на завалинку и смотреть, не колышется ли зыбка. Беспокойство ребенка начиналось, когда матрасик под ним становился мокрым. Матрасиков, кстати, было два — на смену. Бабушка ворчала: вот раньше просто стружка или солома и подстилка (постилка) из старой, многократно стираной ткани. Забеспокоился ребенок — приподними его за ножки, выдерни тряпицу, замени на сухую, и спит он дальше. А тут — суши без конца…
Как и сейчас на детских колясках, на зыбке крепились игрушки — это были яркие лоскутки ткани, расписные ложки. Видимо, давно жила в нашем роду погремушка — сейчас бы ее за целлулоидную сочли — бычий пузырь, наполненный каким-то зерном. Погремушка не гремела, а мягко ласкала слух — крупная волна набегала или кусты на ветру шумели…
Одной из составляющих детской «спальни» была соска. Из рассказов бабушки знала, что соску младенцу делали из коровьего рога, на который натягивали сосок коровьего же вымени. Я застала другую соску: в тряпочку клали хлеб, слегка смоченный подслащенной водичкой. В других семьях видела, что туда закладывали жеваный хлеб. В нашей это было строго запрещено: бабушка, как в деревне говорили, чопорная была.
Действительно, от равномерных движений зыбки да еще под колыбельную ребенок быстро засыпал. Но уж если недуг какой его подкарауливал — никакое укачивание не помогало. До сих пор с содроганием вспоминаю чеховский рассказ «Спать хочется». Нам прочитали его классе в четвертом-пятом. Помню, мы, девчонки, хлюпали: Варьку жалко — ей ведь так спать хотелось! А когда до конца дочитали, страшно стало… И чего ребенок не спал? Мать не чувствовал или колыбельную ласковую хотел?
Возможно, не столько качание, сколько именно напев утихомиривал ребенка. Интересно, что все песни пелись (да и сейчас, наверное, тоже) на один мотив, и младенец вскоре запоминал его и издавал звуки в тон, как бы сам себя убаюкивая. Взрослых тоже умиротворяют колыбельные. Недаром же стихи к ним писали Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Цветаева, Ахматова, современные поэты — тоже… Не остались в стороне композиторы — Брамс, Моцарт, Чайковский, Паулс…
Как правило, зыбку вешали в задней части избы, за подтопком. Там проходила вторая матица (бревно, перекинутое поперек, на котором держались доски потолка), в нее прочно-напрочно вбивалось кольцо. К кольцу крепился качок — виток толстой проволоки, а на него подвешивалась зыбка: от углов ящика шли веревки, которые сходились на нужной высоте в петлю, она надевалась на нижний крючок пружины.
Все просто! При оттягивании зыбки вниз рукой (или ногой — имелся специальный ремешок или веревка для этого) качок, если он был новый, растягивался немного. При резком движении зыбка дергалась, подпрыгивала, ребенок — того и гляди вылетит. Маленьких нянек учили правильно зыбкой «рулить».
А на качке, который вынянчил не одно поколение, колыбелька двигалась ровно, спокойно. В других местах зыбку вешали на очеп — длинную деревянную жердину. Для этого лучше всего подходила береза — она немного гнулась и пружинила.
Строго-настрого запрещалось качать пустую зыбку: якобы ребенок потом спать будет беспокойно. Этого поверья многие придерживаются и сейчас в отношении коляски или кроватки.
Позднее пришла мода на качалки типа «ваньки-встаньки». Короб (теперь его можно было и из прута сплести) ставили на высокие ноги-полозья. Такую кроватку можно было в одну сторону качнуть, а в исходное положение она сама возвращалась. У нее были свои преимущества: ее можно было передвигать, поставить укромненько к стенке, в уголок, а не посреди и без того тесного жизненного пространства. Теперь ребенок видел мир шире. Кроватку каждые несколько дней, а то и ежедневно, переворачивали по горизонтали относительно источника света — окна, лампы, чтобы косоглазия у ребенка не было.
Недостатком было то, что такую кроватку в поле с собой не возьмешь, зыбку же — на телегу, а там под кустик, около стожка или подвесить найти на что. Идея съемной части используется и сейчас на колясках: снял короб с ребенком — и в салон автомобиля, а коляску — в багажник. А зыбки, оказывается, и в наше время продают в некоторых странах в салонах для молодых родителей — сюжет по ТВ видела.
Чтобы ребенок спал крепко, в зыбку клали полено: спи, малыш, так же спокойно, как эта деревяшка. Укладывая ребенка, читали молитву, осеняли крестом. А потом звучала колыбельная: «Мы сыночка покачаем под припевочку свою, в ней начало: «Баю-баю!», а конец: «Баю-баю!»