Василий оставляет пост и великодушно соглашается провести экскурсию. Патруль милиции, весело раскручивая дубинки, посматривает в нашу сторону. Вася вытягивается по струнке и, щелкая рваными подошвами калош, отдает честь: «Служу Советскому Союзу!»
Мы начинаем экскурсию от фасада Ярославского вокзала. Мой гид, пожалуй, лучший для здешних мест, красноречиво блещет познаниями архитектуры и истории. Василий оказался крайне экстравагантной личностью. Он владел двумя языками. Русским академическим (возможно, в прошлой жизни он был учителем) и русским материалистическим (возможно, приобретенным в суровых реалиях настоящего). Его рассказы пестрили выражениями в духе «полукруглые пилоны со стилизованными крепостными башенками» и «Жорка-щипач, шило в бок, вчера десятку спёр».
Не менее удивительным для подобных мест было и то, что мой гид совсем не употреблял спиртного и табака. Особо Василий злился на курящих представительниц женского пола. Ненадолго оставив меня наедине с диктофоном, он подбежал к смолящей мадемуазель, присел перед ней на корточки, распахнул руки и выдал: «Ку!» Девушка поспешила скрыться, а Вася вернулся к экскурсионной программе. «Как в том фильме, да?» — обращаюсь к нему. «Курят, собаки!» — язвительно негодует борец за трезвость.
Современные аскеты бывают двух типов:
1. Аскет городского типа.
2. Аскет пустынного типа.
К первому относятся личности, выбравшие для себя путь отчуждения от цивилизации, находясь в ее непосредственном центре. Тогда как аскеза пустынного типа проявляется в отшельничестве и отказе от благ цивилизации за пределами населенных пунктов. К аскетам городского типа относятся бездомные, вольномыслящие художники, антиглобалисты, юродивые. А садху, старообрядцы, хиппи и Герман Стерлингов составляют аскетов пустынного типа.
В космическом масштабе Москва продолжала нестись с безумной скоростью на боку Земного шара, все дальше удаляясь от светила. Вечерняя прохлада вынудила нас с Василием зайти погреться внутрь вокзала. Личность собеседника все больше удивляла меня. Раньше, в Союзе, он был крупным ученым и занимался физикой. Но после распада Василий понял, что не желает жить в новом мире, и добровольно стал маргиналом. Сам он предпочитает термин «философ трех вокзалов» и всюду таскает с собой засаленный томик Даниила Андреева. На вопрос, что побудило его оставить цивилизацию, бывший физик ответил в лучших традициях школы естествоиспытания: «Ёшкин кот! Если уж чудить, то только здесь! Лучше быть честным вонючим бомжем, чем продажным, но чистым политиком!»
За этими словами стоял нерушимый маяк Васиной философии, освещающий весь его жизненный путь. Он посвятил меня в тонкости, разъяснил, насколько важно видеть жизнь и все вокруг как необыкновенный подарок, как чудо. Разработанные им лично «лингвистические стимулы» не совсем вязались с сильными материалистическими выражениями, но были крайне любопытны. Например, Василий говорил «звезда» вместо «Солнце» и «планета» вместо «Земля». Он считал, что таким образом человек сильнее осознает величие и уникальность объектов Солнечной Системы. Компьютер — венец прогресса, вода — элемент жизни, деньги и документы — бумажки, а человек — это инопланетянин.
Ведь действительно, если представить, что мы и есть раса пришельцев, строящая цивилизацию на некой третьей планете от средней звезды — можно ощутить всю магию и величие происходящего. Особо стоит отметить, Вася часто заменял слово жизнь на основной термин своего учения. Чудить — это жить. Он говорил: «Мое чудо круто изменилось в 90-е годы, сейчас мое чудо тут, на площади трех вокзалов».
Не все в этом мире руководствуются светлой философией, выбирая дорогу аскезы. Для многих это путь бесконечных сражений, путь протеста. Городские аскеты города Лондона, относящие себя к лагерю борцов с глобализацией, месяцами живут на лужайке перед зданием парламента. Добрые люди приносят еду и одежду к палаткам отшельников. Это наглядный пример ухода из цивилизации без непосредственного ухода из нее. Первооткрывателем можно считать римского императора Диоклетиана. В IV в н.э. он оставил трон и до конца жизни был затворником в садах собственного имения. Его неоднократно просили вернуться к власти, на что Диоклетиан отвечал: «Как можно мне предлагать такое? Неужели вы не видите, какая прекрасная капуста растет в моих садах?»
В отличие от Василия и Диоклетиана, большинству из тех, кто покидает Вавилон, импонируют малозаселенные, порою необитаемые места. Дауншифтинг становится все более распространенным явлением. Сгорающие на работе люди, хронический дальтонизм рутины и почти забытые амбиции юношества подталкивают нас к аскезе. Тенденция времени — это интенсивная добыча денег до середины третьего десятка, с целью провести оставшиеся годы на солнечном Гоа или на райском острове Таиланда. Конечно, зачастую идеология и духовные поиски не стоят первыми пунктами в списке дел этих людей. Формально подобное не считается уходом из цивилизации. Просто дауншифтер меняет комфортабельную столичную жизнь на не менее цивилизованную обстановку побережья Индии. И лишь единицы, ведомые непреодолимым желанием познать истину или разоблачить ложь, забираются в глухие сибирские дали и на ламах пытаются достичь Шамбалы.
Но даже они не вызывают уважения в глазах бронзовых сфинксов трех вокзалов. Вася с негодованием морщится и плюется: «Можно бежать хоть на Северный Полюс, хоть в Австралию, но так и не понять, что жизнь — это величайшее чудо! И это чудо, оно повсюду! Не нужны никакие бумажки, чтобы быть счастливым! В Союзе ни у кого их не было, но все инопланетяне были счастливы!»
Я предложил своему жизнелюбивому другу выпустить философский труд и пообещал содействие. Василию эта идея очень понравилась, и он сразу придумал рабочее название: «„Моё чудо“… или нет, вот так — „Религия вокзала“, автор — „Гламурный персонаж“». Такой вот псевдоним решил взять себе философ улиц, вконец зазвездившийся от пристального внимания прессы.
Мы долго и живо разговаривали до позднего вечера. Периодически к нам подходили веселые патрули, бабушки со стеклотарой и Васины приятели, зигзагом несущие крест городской аскезы. Все они хорошо знали местного Шопенгауэра и частенько просили его помочь решить «проблемы с чудом».
И мы попрощались, я — с целиком набитой памятью на диктофоне, и он — целиком набитый памятью о советском счастье. Я обхватил поручень вагона и под весом впечатлений погрузился в дрему. Он обхватил горячую трубу теплотрассы и заснул в приятных размышлениях о собственной книге. Завтра он напишет первую главу, испугает курильщицу и растворится в привокзальной толпе, проповедуя свое учение. Завтра в мою жизнь ворвутся бизнес-планы, операторы сотовой связи, Google, и я снова растворюсь в цивилизации.
«И кто же из нас нищий? Кто свободен и по-настоящему счастлив?..» Я, как собака все понимающий, но не способный изменить даже собственную жизнь. Или он, как собака пахнущий, но свободный кричать о несправедливости на каждом шагу.