Мы сели за стол. Наши девочки мялись и манерничали. Назывались то Катями, то Светами. Мы не узнавали наших девчонок. Неужели это та Ольга, которую я в прошлую субботу почти потрогал за грудь? И неужели эта бледность за столом и есть наша Наташа, возвещавшая нам, что девственности не имеет с девяти лет?
Девкам напрудили шампанского. Нам поначалу тоже. Потом предложили водки. Все-то пацаны умные, по рюмке заказали, а мне хитрый охмуряла наплескал целый 200-граммовый граняк. Подмигнул и спросил: «Слабо?» Я отстранил его рукой, спокойно и методично выпил стакан до дна. Даже закусить не захотел. Знаете, как хорошо идет водка, когда пьешь её в первый раз? Ещё никаких блевотных ассоциаций, тебе ещё не было от неё плохо. Как вода! Я пил её без малейшего напряга, спокойно и красиво.
Поставил на стол со стуком. Щелкнул пальцами, как гарсону. «Ещё!» Девки посмотрели на меня с интересом. Мафон пел «Девочку в красном».
Второй граняк я вылакал с той же легкостью. Не знаю, из каких фильмов поперло у меня поведение. Но я «заказал» себе коньяка. «Да легко!» — сказал охмуряла. Девочки посмотрели со страхом. Но я непринужденно опрокинул в себя граняк вонючего «Протоса». (Кстати, именно из-за этого эпизода лет до двадцати пяти я не пил коньяк, думая, что он весь такого же вкуса.)
Вторые двести коньяка пошли ещё лучше.
Дальше было отрывками.
…Экран включается. Я почему-то стою перед плакатом Брюса Ли в воинственной позе.
…Следующий кадр. Я стою на балконе и машу рукой своему знакомому.
…Я внизу, говорю с ним.
…Я опять почему-то в комнате. Почему-то допиваю из горла водку для реальных пацанов «Берлинен Барен». Требую шампанского.
…Я на улице. Меня несут Вован и Кузьма. Они поют на всю улицу. Мои ноги волочатся по земле.
…Мы во дворе Кузьмы, недалеко от школы. Я спорю с Вованом, что в «одиннадцатиэтажке одиннадцать этажов».
Дальше, со слов очевидцев, я потерял контакт с внешним миром. Немудрено — мне тринадцать, а «на груди» уже 200+200+200+200 да ещё в бутылке было порядком.
Когда меня не смогли привести в порядок пощечинами, ребята ужаснулись и от испуга очень умно стали меня бить коленями в солнечное сплетение.
…Нога в до боли знакомом ботинке отодвигается подальше, после чего быстро несется ко мне… Удар! У меня перехватывает дыхание. Я даже не могу сказать «Хорош!» Другая нога в другом до боли знакомом ботинке отодвигается…
Слава богу, я оттопырил мизинец на руке (всё, что смог!). Меня отвели домой.
«Хто пЫЫяный? Ыыя пЫЫяный?» — спросил я маму, нагнулся развязывать шнурки и замертво рухнул в коридоре.
Когда к вечеру следующего дня, сопровождаемый бойкотом родителей, я выполз на улицу, меня встретили не менее грустные Вован и Кузьма.
«А где девки?» — спросил я их, терзаемый смутными предположениями.
«План Б!» — хмуро изрек Вован.
Магнитофон из трижды горевшего фиолетового ларька орал «Секс, секс, как это мило!»…
Так мы и росли, на обломках коммунизма. Не осуждайте нас, и тех, кто за нами…