Сами Нобелевские премии существуют уже второе столетие и настолько приелись, что ничего, кроме легкого любопытства — ну и кто там в этот раз отгребет по 1,5 «лимона» американских рублей? — не вызывают. Странно другое: откуда ежегодно Нобелевский комитет берет такие деньги? Он не добывает нефть, не варит сталь, даже наркотиками не торгует, а деньги у него, как «неразменный пятак», не кончаются.
Ничего странного, скажете вы. Нобель оставил огромное наследство, из процентов на этот капитал и выдают премии. Как бы не так! От наследства Нобеля еще около полувека назад остался один пшик.
Для своего времени Нобель был очень зажиточным человеком, но сегодня не попал бы даже в первую сотню олигархов по версии журнала «Форбс». В современных деньгах он оставил на премии своего имени приблизительно $ 450 млн. — капитал среднего по нынешним меркам инвестиционного фонда.
Таких фондов в мире за более чем 100 лет существования Нобелевской премии были десятки тысяч. Они учреждались, раздувались, как мыльные пузыри, и лопались. И только Нобелевский фонд продолжает исправно выдавать ежегодные дивиденды в виде миллионных вознаграждений. Случай уникальный, второго такого фонда в мировой финансовой практике до сих пор не наблюдалось.
Управляет фондом совет из семи директоров и двух вице-директоров. Все они — выдающиеся ученые и уважаемые в Швеции люди. Исполнительные директора сменяются крайне редко. В 1992 году пост занял Михаэль Сульман, который до этого работал директором государственного бюджета в министерстве финансов и заместителем госсекретаря внешней торговли в министерстве иностранных дел и торговли Швеции.
Были времена, когда крах Нобелевского фонда, казалось, был неминуем. Альфред Нобель завещал перевести свой капитал в шведские государственные облигации и запретил приказчикам использовать для его наращивания другие финансовые инструменты. На склоне жизни Нобеля прибыльность облигаций составляла от 4 до 5% в год. А для выплаты всех премий с избытком хватало 3%. Но после мировых войн и Великой депрессии государственные бумаги обесценились почти на 5000%, и с тридцатых годов премии выдавались уже из основного капитала фонда.
Спас Нобелевскую премию шведский банкир Якоб Валленберг, взявший в 1951 году в свои руки управление финансами фонда. В первую очередь банкир нарушил завещание покойника. Пользуясь связями в правительстве, он договорился погасить облигации, а наличность инвестировал в американскую экономику. В американскую, поскольку Валленберг параллельно договорился с Минфином США, что его инвестиции освободят в Америке от налогов. С тех пор американским ученым почему-то очень везет на Нобелевские премии.
Конечно, это было вопиющим нарушением нобелевской этики, но банкиру Валленбергу было безразлично, ведь он делал деньги. И если нобелевский престиж для своих ученых американское правительство было готово купить, то этот престиж нужно было продать по максимально высокой цене.
После Якоба Валленберга финансовым менеджментом фонда занимались только профессионалы. Якоба сменил его родной брат Маркус, тоже банкир, а последнего — еще один шведский банкир Густав Содерлунд, который открыл для фонда золотую жилу — торговля недвижимостью.
Совет директоров фонда не сам управляет инвестициями, а поручает это специалистам. Поработать на фонд, несмотря на небольшие личные бонусы, считали честью лучшие финансовые головы. Сам факт управления активами фонда служил лучшей рекомендацией для их последующего трудоустройства — в компаниях, где вознаграждение за труд начинается с пятизначных чисел. Наибольшую частицу своих капиталов фонд держит в американских (24% портфеля) и европейских (22%) ценных бумагах, поэтому попал он в очень непростую ситуацию с началом кризиса.
Однако за более чем сто лет он попадал и не в такие переделки. Поэтому нет оснований бояться, что лица новых лауреатов Нобелевской премии оскорбительно будут делать гримасу, взглянув на цифру в чеке, который им вручит король Швеции, а на Нобелевский банкет в Стокгольме в день вручения премий 10 декабря потратят меньше, чем в предыдущие годы.