Как в мою жизнь пришёл Чернобыль?

Реклама

Говорят, мы будем ощущать на себе влияние того взрыва еще долго. Хватит на всю нашу жизнь и детям останется. А может быть, даже внукам. У каждого из нас он свой. Свой Чернобыль. И именно поэтому мы так боимся даже мирного атома — споры о необходимости атомной электростанции в той же Беларуси не утихают годами. Хотя вопрос о ее строительстве уже решен.

В 1986 году мне было четыре года. В начале апреля у нас в семье появился второй ребенок (беби-бум 80-х, помните?), и, чтобы облегчить маме жизнь (сестрица моя была жуть как криклива), меня отправили в деревню к бабушке. В маленькое село недалеко от городка Столина, прямо посередине между Брестом и Гомелем.

А потом произошел взрыв. Вернее, когда он случился, мы ничего об этом не знали. Примерно неделю от большого советского народа скрывали трагедию на украинской атомной электростанции. Зато в соседней Польше передали об аварии на Чернобыльской АЭС буквально на следующий день. До нас же весть докатилась, как всегда, с опозданием — в самом начале мая.

Вспоминают, на Первомай

погода была просто изумительная. Светило по-летнему жаркое солнце, и все даже с какой-то радостью вышли на демонстрацию. И тогда пришла эта страшная весть. Масштабов катастрофы не знал никто. Но было известно, что затронуты не только Украина, но и Беларусь с Россией. Через много лет на карте Беларуси, отмечающей зараженность радионуклидами, было отмечено два черных пятна. Моя деревня туда не попала.

Реклама

Но это стало известно после, задним числом. И мой папа расстояние в 400 с лишним километров преодолел за три часа на тесном и неуклюжем рыжем «Москвиче». Мы ничего не знали о масштабах катастрофы и ждали эвакуации. Отец приехал поздней ночью, когда я уже спала. Помню, как сонной меня одевали в какие-то невероятные рейтузы. Потом — проезжали магазин в центре деревни…

Как забирали моих двоюродных брата с сестрой из соседнего райцентра, я уже не помню — крепко спала. Но можно только диву даваться, как мы все уместились на тесном заднем сиденье — брат с сестрой мои были довольно крупными подростками.

Память запечатлела лишь две картины. Первая — ночью я приезжаю в родной дом и мама меня, сонную, знакомит с сестрой. А мне хочется только одного — спать. И вторая — мои кузены спят на полу (больше негде) перед телевизором. Мы что-то глядим по «ящику» в полной темноте. Такое милое воспоминание, если бы не этот взрыв…

Реклама

Зона заражения, в которую попала деревня моей бабушки, получила статус «с правом на отселение». Надо ли говорить, что никто этим самым отселением так и не занялся? Брат и сестра, на месяц раньше получив каникулы, вскоре вернулись домой. Бабушка и не уезжала. Вот только не помню, ездила ли я тем летом, как обычно, в деревню. На следующий год точно была там.

Взрыв показался не таким уж страшным. Выяснилось, что в некоторых местах ядерных испытаний «фонит» еще больше. И мужчины с этих испытаний приходят нездоровые — без способности зачать ребенка. А в деревню когда-то даже приезжали ученые. И по их замерам получилось, что эта зона лишь слегка голубоватого цвета. А село по соседству, через канаву — и того чище. И рождаемость у них значительно опережает смертность — единственный регион на всю Беларусь.

Реклама

Вот только странно: почему каждому второму жителю зоны с правом на отселение (впрочем, это право уже давно сняли) делают операции по удалению щитовидной железы. В семье моей тети прооперированы двое из четырех человек.

А еще в этом регионе практически ежегодно фиксируются случаи рождения животных с лишними конечностями. Может, кто-нибудь мне ответит — почему?

Так что наш Чернобыль (и название-то какое, зловещее!) от нас никуда не делся. Как бы нас ни пытались убедить в обратном.

Реклама