Решил царь навести порядок в своем царстве-государстве и вызвал двух самых родовитых, еще от Рюриковича бояр. Для совету.
Первый боярин, почесав в затылке, говорит:
— Я, царь-батюшка, в политике не силен. Все больше засеки по рубежам строю. Но кажется мне, что вороги уже готовы нас захватить. Вона в соседних, наших бывших западных губерниях катапульты ставят. Ядра точат.
— В кого ж они пулять-то задумали, — расстроился царь. — Я же в ихних подземелиях все свои сокровища держу. Чтобы у нас не растащили.
— В тебя, надежа-царь. В тебя. А еще самый их главный из-за моря-океану называл тебя Малютой Скуратовым и агентом опричников.
Рассвирепел царь и отдал было отдать приказ всем своим подводным аппаратам пульнуть по ворогам через Северный полюс. Но одумался и решил послушать второго боярина.
Тот, почесав бороду и сделав интеллигентное лицо, молвил:
— В современном многополярном мире нет возможности сопротивляться процессу глобализации, ибо…
Не стал царь звать палача. Сам голову боярину отрубил. Понимал, что глупый строитель рубежей государственных лучше умного пустозвона.
Но руби головы боярам иль не руби, порядка в государстве все равно не прибавится.
И решил царь-надежа убрать все горизонтальные коррумпированные составляющие и выстроить одну честную и прозрачную вертикаль. Настолько прозрачную, чтобы через нее все было видать.
Позвали строителей опытных из Санкт-Петербурга. Тех, что хотели хоромы там для отопительной фирмы возвести в пятьдесят с лишком венцов, но пока им посоветовали отложить. Мол негоже забираться выше, чем высотный регламент государственный позволяет.
Строители стали возводить вертикаль, царь доволен.
В царстве-государстве бояре выстроились во фрунт. Даже казанские, калмыцкие и прочие государственные мужи. Войско стрелецкое оделили новыми кафтанами. Особенно моряки и летчики не нарадуются.
Дума боярская барышнями пополнилась. Теми, что в особый список попали. Ох, угодили батюшке-царю. Ясноглазые, лицом чисты, гибкие, как олимпийские чемпионки. Правда, иные бояре гораздо лучше их умеют прогибаться. Опыт есть опыт.
Сравнили для интереса. Так, думский Голова в три раза изогнулся и голову между ног высунул. Спрашивает:
— Нормально, или еще?
— Нормально, — отвечает царь, взглядом разыскивая начало Головы.
— Нормально, — согласились бояре, понимая с горечью, что так не суметь.
На противоположную скамью в Думе решили посадить оппозицию. Долго искали, никто не соглашался. Наконец, под нажимом и после вливаний из царской казны, нашли двоих.
Первый — сын думского дьячка — все пытался сапоги новые получить из каптерки. Второй — из челяди, «Интернационал» хорошо пел. Ну это где там:
— Любо, братцы, любо…
Доволен царь-батюшка. Все выстроены, всё на виду. Но из Тайного Приказа каждый день сводки неприятные на стол государю ложатся. Воруют, мол пуще прежнего. Особенно те, кто вертикаль прозрачную возводит. В царстве-государстве появились любители публичной игры в шахматы. Выйдут на улицу и давай фигуры двигать. И главной их целью было короля в полон взять или даже вовсе с доски убрать. Послали жандармов, поприжали малость. Но тут любители древней игры на Западе возмутились и пригрозили на Самую Главную Трубу царя-батюшки поставить большую заглушку. А это означало, что ни французских трюфелей, ни испанского вина, ни английских мидий утром к столу царскому уже не подадут.
Опечалился государь. Такого он от своих западных партнеров не ожидал. И пришлось внедрять в стране элементы столь чуждой всем демократии. Решили создать двухпартийную систему. Одну партию возглавил старший двоюродный брат царя, вторую младшенький. Отличались они, партии эти, друг от друга только названием и бюджетом. Младшенькому и дали меньше. Провели запись по стране желающих вступить. Все, конечно, хотели к старшему кузену попасть, чтобы была возможность более верноподданно обратиться, если что. Пришлось во вторую партию силком пихать. Но создали, наконец, и стали думу думать. Как все-таки порядок в государстве навести? И так как никто не хотел начать с себя, то решили обратиться к народу. Вышел царь-батюшка на крыльцо царское, и спрашивает:
— Хорошо ли живете, подданные мои верные, или бояре совсем уже замучили?
— Хорошо, царь-надежа, хорошо. Нам бы только хлебушка и сериалов побольше. Про ментов честных и бандюганов по телевизору пойманных уже надоело смотреть.
Вот, оказывается, в чем причина беспокойства народного, — обрадовался царь-государь. И распорядился по всем каналам запустить в режиме нон-стоп любимое всеми «Поле чудес». А сам решил удалиться на покой, и стал по сторонам оглядываться в поисках преемника.
Сел царь на ковер-самолет мериканского производства с надписью вытканной «Мade in China», и полетел над страной человека достойного искать. А внизу — красота неописуемая. Хлеба на полях колосятся, мужики сено косят в белых рубахах, девки серпами ловко работают и все песни поют народные. Прослезился батюшка-царь от умиления. И того он не ведал, что прознали маршрут виповский бояре и устроили ему представление всем на удивление. А на ковре том-самолете дьяки, визит освещавшие, летели. Потом вся страна из газет царских узнала, как она хорошо живет. Но никто уже этому не удивился.
Преемник нашелся не в краях далеких, заморских. Прямо возле трона царского сидел по правую руку. Тихо сидел, незаметно. Программой доступных теремов занимался, да хозяйство сельское никудышное пытался поднимать. Бояре и не думали, что перст царский на него укажет. Но как указал, все сразу изъявили бурное желание одобрить верховный выбор. Мол нет такого больше от моря до моря. Молодой, образование какое-никакое. И в Приказе Тайном вроде не числился никогда. Словом, всем угодил. Тем более, что царь-батюшка кому надо шепотом объявил, что временно это все. Что отдохнет он на какой-нибудь непыльной должности и снова власть верховную возглавит.
Но скоро в этом царстве-государстве только сказки сказывались да аукционы залоговые проводились. Пришла на землю царскую беда оттуда, откуда ждали, но не так быстро. На рубежи южные напало племя половецкое, обкуренное. Ковер-самолет разведывательный сбили и царя-батюшку на ассамблее ООНовской обзывали словами разными, гадкими.
— Маленький, да удаленький, — обиделся на них царь-надежа и велел поискать в своей армии часть стрелецкую боеспособную, чтобы дать отпор ворогу лютому. А в кузнице царской даже медаль заранее выковали «За освобождение Тифлиса».
Воевали недолго, но продуктивно. Племя обкуренное, мериканцами обученное, покидало свои копья и луки, а вождь ихний с досады съел свой тотем, на груди висевший.
И весь мир враждебный узнал, что есть еще порох в царских пороховницах. А тут и футболисты царские, иноземным тренером ведомые, бегать и по мячу иногда попадать начали, а не ходить по полю, как бывало ранее. И Самая Главная Труба заработала на полную катушку, пополняя казну царскую. И народ всем сердцем полюбил царя и преемника его молодого. Даже песню такую сложили:
«Одному тяжело на Руси управлять»…
Дальше шли нецензурные строчки вперемешку с патриотическими призывами наказать заокеанских ворогов.
Песня заканчивалась очень кратко и емко:
«Вас великая тьма. А нас рать»!
Но, как известно, беда не приходит одна. Подул с запада ветер-суховей, принес на землю царскую, в гавань тихую кризис финансовый. И покатилась валюта местная под откос вместе со всеми надеждами на жизнь спокойную, размеренную. Собрал тогда надежа-царь думу свою любимую на собрание антикризисное.
— Что, холопы мои верные, годами прикормленные, приуныли. Чай в годы лихие, переходные к самодержавию, и не такое видывали. Давайте теперь вместе думу думать, как наше царство-государство от врага невидимого, с запада пришедшего, спасать.
— Дума наша не место для раздумий, — доложил царю Голова думский. — Мы за вас, батюшка, кормилец ты наш, и живот и голову на плаху положим. А вот думать — уволь. Нас сюда по другим вторичным признакам отбирали.
— Да, приплыли, — приуныл царь-государь. — Дураки только в мирное время полезны. Может, купцы, газом и нефтью торгующие, с нашего повеления чего подскажут.
— Мы, батюшка-царь, все в полном навозе, — заголосили в один голос купцы-торговцы. — Одна у нас теперича надежда. На тебе, родимого, да на рост мериканского рынка ипотечного.
— Опять эти мериканцы мне подгадили, — расстроился царь-надежа. — И казна у них пропала. А ведь там весь фонд моих будущих наследников хранился. Придется у оппозиции моей верной совета просить. А позовите-ка ко мне любителя сапоги полоскать в океане Индийском. Уж больно он умным в ящике с картинками, народ одуряющем, кажется.
— Слушаю, батюшка царь-государь, — прибежал на зов оппозиционер назначенный. — Любое твое желание готов исполнить, было бы на что.
— На что тебе уж много раз давали. Скажи-ка, сын народа изгнанного, как ситуацию поправить, казну царскую опять пополнить, да подданных жизнью обиженных успокоить?
— Надо, я думаю, войну кому-нибудь объявить. И сразу сдаться. Пусть дураки нас кормят согласно конвенции Женевской.
— Да денег жалко, на этого выброшенных, — пригорюнился царь. — Тащите лучше сюда радетеля трудового народа липового. Последняя надежда на него осталась. Может что и помнит еще про экономику плановую.
— Было в нашей стране несколько правителей по имени Владимир, — молвил защитник интересов пролетариата, забыв на мгновение, что он не на митинге ноябрьском: Владимир — ясно солнышко. Владимир — могильщик буржуинов и Владимир — друг олигархов, к коим меня почему-то еще не отнесли. Спрашивается, что делать трудовому народу, ежели у меня нет акций Норникеля и Газпрома в том объеме, о котором договаривались! Ась?
— Полный газпром, — подумал царь-надежа, глядя как политика этого липового на плаху уводят. — Надо все-таки у народа своего спросить. Народ — он мудр и опытен. Столько дураков им командовало, а он все существует и здравствует.
И вышел опять царь-надежа на крыльцо свое царское. И спросил он на площадь, людишками согнанными заполненную:
— Люди, вы счастливы?
И впервые они задумались, ибо еще никогда и никто вопросов таких им не задавал.