Дача, сдача, раздача… Слова возникли от древне-русского глагола «дати». Дачами именовались лесные угодья, раздававшиеся приближенным Петра Великого, и жизнь там велась несколько более свободная или даже распущенная, чем в столице.
В самом начале позапрошлого века Карамзин писал, что Москва пустеет, потому что москвичи устремляются за город. В середине позапрошлого века дачную жизнь стали подробно описывать в литературе. Статистические данные 1888 года таковы: вокруг Москвы в 180 поселках на шести тысячах дач летом проживают до сорока тысяч человек.
Иногда встречается утверждение, что в советское время людей на дачу гнал голод. Позвольте спросить, а что их туда гнало в 1888 году?
В начале двадцатого века подмосковное крестьянство массово зарабатывало сдачей внаем изб с временными перегородками для поселения дюжины столичных семей разом. Сараи, сеновалы, сени и всевозможные временные сооружения давали не только арендную плату, но и постоянных потребителей молока, сметаны, яиц, сала, рыбы, дичи, грибов, корнеплодов, ягод и фруктов, зелени и огурчиков с помидорчиками. В аренду сдавались лодки, бредни, удочки. Отдельно оплачивалась работа проводников, с которыми дачники ходили за боровиками и черникой. У крестьянина можно было попросить разрешения занять пятачок земли для своих растений. Крестьянский труд во время дачного сезона был в моде, но есть немалая разница между косьбой вместе с крестьянами и полной ответственностью за хозяйство.
Владельцы советских шестисоточных участков — это не дореволюционные дачники, потому что сами полностью отвечали за урожай, но и не крестьяне, потому что сельхознеудачи не приводили к голоду. Немножко крестьянской жизни в качестве хобби для утоления тоски по земле, по простору, по работе на свежем воздухе, по свежим вкусным плодам, не измятым по пути к прилавку, — вот что такое шесть соток.
В тридцатые годы при Сталине вчерашние крестьяне, ставшие рабочими, стали разводить сады-огороды между домами. Хорошее это дело, да только начались конфликты. Земли хотелось многим, а не только тем, кто захватил свободный пятачок под окном. Вопрос решили оперативно и разумно, разделив пригородные земли на небольшие участочки, чтобы хватило всем. Следили за тем, чтобы земля не пустовала. Не хочешь и не можешь получать урожай — ценную пригородную землю не занимай.
В 1953 году не стало Сталина, который большей части старшего поколения помнится не кровавым тираном, а разумнейшим руководителем, и начались странные экономические эксперименты. Социализм из живой практики превратился в догму, и положение на продуктовом рынке не то чтобы сильно ухудшилось, но стало заметно изменяться не в лучшую сторону. И тогда вспомнили, что большая часть населения страны — потомки крестьян с не до конца утраченными знаниями и навыками. А пусть себя прокормят сами!
Это было счастье. Землю — даром — всем. Без необходимости ради земли прощаться с более комфортной городской жизнью и своей основной профессией.
Огромные дружеские компании брались за дело и радостно строили домишки, добывали растюшки и давали волю детишкам.
Целое поколение, воспитанное дачной вольницей, теперь мается в тоске, потому что делать своими руками ничего не надо. На все есть мастера. У них получается лучше. Хочешь качества — плати. Не заплатил — жмот или нищеброд. Нынешняя дача — вопрос престижа. Где расположена? Как велика? В какое архитектурное бюро обращались?
Дачи шестидесятых, знаменитые шестисотки — это дружная работа, это «сделай сам», это «хочешь отросточек?». Дачи двухтысячных — это «у меня два гектара, а у тебя?», «у нас в Переделкино…», «вы что, ездите на электричке?!», «зову на барбекю», «ты бы видела, как этот тупица постриг мой газон», «пусть бабули раком ползают, а я позагораю», «дачных огурчиков мне бабки у метро продадут».
Отличные продукты, чудесный досуг, мастерство, защищенность, дружба, экология…
И сейчас все это есть, хотя бы в «Ковчеге» по Калужке, да только не массово, не для всех. За 220 километров на бесплатный участок не наездишься, по семь тысяч долларов за сотку пригородной земли увлекающиеся работой люди не заплатят. Сидим и будем сидеть в городах среди плакатов о вреде наркотиков и бесчисленных роутеров с экранными приложениями. А что нам остается?