В небе — лучше
Детство дорого воспоминаниями каждому из нас. Моё детство — это папа в «фургоне», запах авиационного керосина и дрожь в грудной клетке, это полёты зайцем на месте второго бортмеханика к бабушке на каникулы… в общем, я очень люблю небо. Странно, но когда шасси отрываются от земли, мне становится комфортнее, что ли. Вроде, вот так и должно быть всегда. Потому, когда мне сильно грустно, я лезу на крыши, башни, колокольни, и там возвращаюсь на землю. И тут, представьте себе, выяснилось, что мне скоро — сорок. «Юбилей!» — сказала мама. «Отмечать — дурная примета!» — сказали тётеньки на рынке. Я сказала дочери — «Летать!»
Если не хватит — то только чуть-чуть
Раньше авиация была для меня замечательным дополнением к детству, переменам в жизни и журналистским заданиям. Сегодня авиация — возможность отдохнуть, отвлечься и даже, в мечтах, учиться. И хотя живём мы в стране неадекватной, когда речь заходит об авиации и тех, кто с ней связан, мне почему-то спокойно. Это стереотип, выросший вместе со мной. Я всё знаю про китайские мягкие гайки, но также я знаю, что люди, отдавшие себя небу, надёжнее, чем врачи. Нет, ну, конечно, всякое возможно, и если бы я собралась полетать на самодельном аэроплане частника, устроившего ВПП на нелегальном поле в районе Дятлиц, ну… возможно, я бы сейчас не писала эту статью. Но я сообщила маме, что мне ничего не нужно в подарок, кроме договора-сертификата от Невского аэроклуба: мне нужен полёт за штурвалом самолёта, и так, чтоб дети в пассажирах. Мама, конечно, успокоила меня, сказав, что я как была легкомысленной, так и осталась, однако подарок состоялся. Я оформила сертификат, получила папку с подробными инструкциями, правилами, собственной ответственностью и маршрутом до аэродрома в Гостилицах. Вечером накануне Дня рождения мне позвонила администратор и доверительно сообщила — погода обещает быть хорошей, завтра перед выездом мне перезвонят ещё раз. И в день, когда мне исполнилось сорок, затушив на полпути первую сигарету, повзрослевшая кошёлка заверещала своим детям: «Я лечу!». По небу бродили довольные кучевые облака.
Мы встречаемся с Еленой — нашим администратором. Елена рассказывает о том, на чём ей доводилось летать, её глаза смеются и горят, однако в данный момент всё серьёзно: подписываем бумаги, получаем наставления и инструкции. Я уже хочу работать вместе с Еленой.
Наш самолёт, дразнясь, делает проход за проходом, а мы каждый раз надеемся, что вот уже сейчас он сядет и подрулит к месту стоянки. Когда это наконец-то происходит, я на всякий случай интересуюсь: а топлива нам хватит? Владимир, наш пилот, проверяет и как-то хитро кивает головой. Сзади, у ангара, раздаётся хорошо поставленным голосом: «Ну, если не хватит, то только чуть-чуть».
…Ощущения, которые испытываешь, находясь в воздухе за штурвалом маленькой послушной Цессны — пожалуй, их описывать ни к чему. Тем, кто понимает стремление летать, они не нужны, своих охота или уже хватает, а тем, кто против высоты, их описывать не стоит, чтобы не обижать Цессну, пилота, меня и небо. Но есть ещё основа, на которую эти ощущения ложатся, как мазки краски на хорошо загрунтованный холст: аэроклуб. Это особое место с особой атмосферой, которая чувствуется за версту, и вовсе не потому, что кто-то крутит петли вон там, поглядите-ка, пока шея не заболела. Аэроклуб — это спокойные движения, открытые лица и ощущение надёжности — как это ни парадоксально. Здесь вышка диспетчеров, ВПП, самолёты с вертолётами и прочими летающими конструкциями, здесь скромные плюшки и горячий чай — и ты. Без интриг, забот, неприятностей и прочих земных тем, потому что аэродром — дверь в небо. Грязную обувь оставляем за порогом.
Вот так. Я рада, что живу уже сорок лет: сегодня я могу свободно входить в эту дверь, она не заперта на ржавый засов, как это было раньше. Я рада, что каждый из нас может позволить себе летать, заказывая полёты по маршруту за штурвалом, испытывая свой вестибулярный аппарат на высшем пилотаже, трепля одежду в конструкциях более лёгких, прыгая с парашютом — интуиция подсказывает мне, что насладиться видом земли и ощущением полёта мы можем только в этой, земной жизни. И мартышкинская кирка святого Иоанна, которую я писала с натуры, куда лучше выглядит сверху — словно вежливая рука, протянутая в небо. Ну и конечно, только наверху приходят в голову столь явно вопросы земные, как то: почему земля стоит так дорого, если вон её сколько, пустой? И ещё: а почему морковка в овощном — израильская?..
Прочли? Вот и задумайтесь теперь: возможно, у вас что-то не получается, не клеится, не строится не потому, что коуч в отпуске, а потому, что вы засиделись. Ну-ка встряхните гривой и измените свою жизнь хотя бы на несколько часов. Потом напишете мне, где вы плавали, ездили, летали — и как вдруг оказалось, что гордиев узел проблем оказался аккуратно сложенной атласной лентой. Договорились?
Послесловие
Пилоту Владимиру отдельное спасибо за: череп с костями на свитере, фразу «иголок сосновых в задницу нацепляем» и небольшую экскурсию к немецкому аэродрому военных времён под Ропшей — это очень ценные сведения и впечатления.
Ну и самое неожиданное: на втором вираже во время полёта мне стало плохо. Проконсультировавшись на земле с летучими друзьями детства, я узнала — нет, не то, что нечего папой хвастать — что малая авиация пока мне неподвластна. Придётся подбирать таблетки, чтобы успокоить вестибулярный аппарат. Зачем? Потому что теперь мне просто необходимо подняться в небо вместе с послушной Цессной и черепами-костями на свитере. Мне необходимы горки, виражи и хотя бы один проход. Ну всего один, можно?..