Триггеры
Что запускает механизм творчества и вдохновения, как это срабатывает? Для меня до сих пор великая тайна. Иногда кажется, что я хожу по минному полю: мгновение, и выпадаю из реальной жизни.
Выработала собственную классификацию триггеров, условно разделив их на идейные и безыдейные.
Идейные предсказуемы, чаще всего они «заложены» в произведениях русских классиков, различных литературных изданиях и передачах. Выхватываешь идею, лучше полемичную, ту, которая отзывается, звенит в тебе, и зарождается внутренний диалог. Стоит погрузиться — появляются герои, носители определенных взглядов.
С безыдейными сложнее. Увидела в окно автобуса вязь голых веток на фоне сугроба, черную траурную вуаль на бледном лице зимы, и родилась «Дикая баба». Как? До сих пор не могу обнаружить даже малейшей связи, хотя точно знаю — она есть. Веригин возник из почерневшей былинки, сиротливо торчавшей в дворовой клумбе.
С этнорассказами проще: надо всего лишь тщательно просеивать прочитанное в архивах. Что-то сродни рыбалке, пару дней — и рыбка на крючке. Рыбка чаще всего ловится мелкая. Прочитала, к примеру, об уникальном способе родовспоможения и стала подбирать «одежду» для «Марусиных слёз». Рассказ о Наполеоне потребовал «Купальских сказок», а целование пяток убитого, с целью узнать имя злодея, вылилось в «Постой».
Нашествие героев
Иногда от идеи до героев проходит значительное время, но чаще в полемике начинают проступать лица, какие-то обстоятельства, атмосфера действия. Зачастую герои ведут себя довольно нагло, моё авторское желание слепить им новую жизнь вызывает отторжение. Имена, внешность, социальное положение, условия жизни, а часто и историю своей судьбы они приносят с собой.
Удивляет спонтанность их появления. Веригин, к примеру, возник сам по себе, из ниоткуда, в момент, когда на отбивание текста совсем не было времени. Он молча ходил за мной по квартире, а я вела с ним внутренний диалог:
— Слушай, какой из меня автор рассказа о бомже, я ничего не знаю о жизни этих людей.
Молчание и легкая укоризна в глазах, но ведь не уходит.
— Я не знаю, о чем писать, эта туманная история кажется надуманной, — цепляюсь я за очередной аргумент в тщетной попытке выставить героя вон.
Бессмысленная трата времени, даже бровью не повел. Ссылаться на занятость в реале для такого персонажа абсурдно.
— У меня сейчас затея много интереснее в голове бродит, — играю я на его самолюбии. Впрочем, я не лгала, тогда уже начала новый текст, который казался много заманчивей.
Та же укоризна и упорное преследование.
Ночь не спала, слушала историю его жизни. К обеду следующего дня сломалась. Писала несколько часов, плохо понимая, что отбивают мои пальцы. К финалу поднялась высокая температура, я делала ошибку за ошибкой и еле дописала текст. Перечитывать, править не было сил.
Веригин разбудил ночью. Стало заметно легче, я перечитала и просто застыла от увиденного — ничего лучше я не писала ни до, ни после. Серьезная критика, резонанс, который вызвал этот рассказ на сайте, публикация в сетевых изданиях лишь укрепили меня в этой уверенности.
Диалог человека с умирающей душой, а вовсе не переписка Веригина с Говорковым — я рассказывала именно об этом. Не случайна триада женщин, две из которых умирают. А может ли жить будущее, символом которого они предстают в этом удушье? Больше нет будущего, как нет детей у этих женщин. Нет любви, только плотское избавление от невыносимого груза, от безграничной тоски. Как ругали меня за эротическую сцену, но без нее невозможно было описать жизнь без любви.
Признаться, я до сих пор сомневаюсь в собственном авторстве, слишком туманен процесс, ведь я совсем не думала о заложенных идеях, просто, читая, увидела иную реальность, которая показалось мне верной. Позже я пойму, что Веригина я вынашивала не один год, что все эти образы, приёмы отработаны моим подсознанием, а написание — лишь завершающий момент выплеска, на этот раз удачный.
Своеволие героев часто наводит на размышления о собственной нормальности. Бывают моменты, когда они просто перестают со мной считаться. Я даже имени изменить не могу. Назову, скажем, Варварушку Катериной — всё, нет рассказа, не ложится, не поётся, не фразы — кочки да ухабы. Ну и как убедить себя, что психика в полном порядке?
Инструменты, приемы, способы выразительности
Во младенчестве литературного творчества я считала, что эстетика, атмосфера — дело второстепенное, куда важнее идея, выраженная глаголами. Надо же было оправдать нежелание работать над самым сложным для меня и по сей день — подбором образов. Выходили голые герои-тени, мельтешащие в вакууме. Надо было что-то делать.
Но тут я столкнулась с главной бедой всех пишущих — штампами. Если глаза, то обязательно бездонные, все, как один — зеркала, озёра и прочие водохранилища. Все затертое до дыр, притупляющее читательское восприятие, а не рождающее образ.
Тогда я попробовала до мелочей воспроизводить описываемую картинку, становиться героем. Можно, к примеру, написать, что он от переживаний не ест, не спит, а можно написать про открытую форточку в феврале. У него и отопление отключили, и тараканы давно сбежали погреться к соседям, даже аквариум замерз. Вот это сила погружения в собственные переживания. И опять-таки — рыбок жалко.
Композиция, мелодика текста, ритм, так полюбившийся мне символизм, магия первой фразы… Работы для нас, дилетантов
Интуиция
Главный советчик — муза, камертон. Пишу и спрашиваю, пишу и спрашиваю. Главный цензор. Весь процесс написания в непрерывном диалоге. Иногда я ее предаю, напишу и под тяжестью сомнений рассылаю близким друзьям.
Вычитка
Сколько ни вычесывай, какая-нибудь мелкая погрешность обязательно припрячется. Работа с профессиональным корректором убедила меня в собственной безграмотности. Тексты, вычитанные и исправленные многократно, вдруг являли такие стилистические, смысловые ляпы, что я долго не могла прийти в себя от изумления. Как? Как я могла этого не видеть?
Творческая пауза
Ох, уж эта беда — творческая хандра! Кто из авторов не переживал эти недели, месяцы, когда кажется, что всё, больше ни строчки, никогда? В голову лезут мысли о тщетности нашего труда, эти извечные «зачем», «для кого». Компьютер раздувает от полупустых файлов. Слова устраивают чехарду, не желая выстраиваться в осмысленные предложения.
Сколько раз периоды литературной депрессии отравляли жизнь, не счесть. Но мы и тогда продолжаем писать, просто процессы подсознательны. Это время, когда мозг устраивает генеральную уборку, раскладывая файлы по папкам извилин, вычищая ненужные связи. Продолжаем копить, собирать новые образы, где-то уже рождаются сюжеты, накапливается необходимая энергия.
Наступает миг — вдруг всё меняется, герои-отпускники собираются на совет, подобно жильцам коммунальной квартиры. Появляется кураж, сюжеты сортируются по значимости: «в очередь, в очередь, и не толкаться; кто там топчется на мозжечке, вычеркну из творческих планов».
И снова музыка стучащих клавиш…