В старину люди довольно рано переставали писать. В школе надо было быть грамотным — за соблюдение правил пятерки ставили. Получишь диплом о высшем образовании — и прощай, оружие!
За стенами вуза ни книги особо не были нужны (разве только развлечься очередным «Вечным зовом» в толстом журнале?), ни тем более умение писать. В иной избе, если деток школьного возраста не водится, — уж и тетрадного листа не найдешь, чтоб записку нацарапать, типа: «Я на усадьбе, картошку тяпаю». Да и удобнее ж просто гаркнуть, чтоб информация неслась с посада красного на посад глухой.
Письменным классом были, естественно, писатели, журналисты, подвид — рабселькоры, ученые в замках воздушных. О, сочинители протоколов — милиционеры в кителях серых (параллельно — писатели в белых халатах, авторы историй болезней). Вольнолюбцы-нарушители дисциплины, создатели романтических объяснительных. Мелочь всякая — производители документации по всяким собраниям и совещаниям: комсорги-парторги, выборные и нанятые секретарши…
Основной вид сочинительства для масс был — переписка с родными. Мобильник сейчас эту нишу занял и рингтонит оттуда. О том, что дочь брата выходит замуж, мы узнаем не из лично доставленного приглашения, а из профиля племяшки ВКонтакте. Там же и фотки будущего родственника посмотрим. Пробежимся по стене — погрустим от детского умения материться без повода…
Да, так о писательстве и грамотности. Вернее, о сочинительстве в широком смысле, о готовности мысли свои на публику вылить в виде более или менее связного текста. Сейчас такого сочиняющего народа — тьмы, тьмы и тьмы. Самородки попадаются — читать бы да перечитывать.
По сию пору страдаю об одной блогерше, в некий момент случайно залетевшей в ШЖ. Кажется, та феечка звалась Лидочкой? Как писала! Как пришло в голову — так и вылилось, выпелось, спонтанная речь, что называется. Брильянт чистейшей воды, после встречи с ней в джойсове «Улиссе» не метод видишь, а зеркало.
А то еще случилась поэтесса из Одессы — при желто-зелененькой аватарке. Наши-то, местные-то (снобы!) чаянно или нечаянно обидели ее — и она аннигилировалась, так жаль. Успела ли я копирнуть ее стих о пушкинской Натали?..
Но это лирическое отступление, занесло.
Итак, в СССР писателей имелось много, но меньше, чем сейчас, — трудоемким, не в пример нынешнему, был процесс писания, не говоря об издании. И значит, все те безграмотные и малограмотные, что о языковых нормах и правилах, стилях и методах спокойно забывали за порогом школы или вуза, — без писательства спокойно жили. Они были читателями.
Грань меж писательством и читательством была четкой, как Берлинская стена.
Сейчас читатели — еще и писатели. Сидят в Сети и пишут. Вот туточки, в ШЖ, сидят и пишут: на граммы той руды, что попадает в выпуски интернет-журнала, приходятся архивные залежи из тонн пустой породы.
Так что причина описанного в начальном абзаце роста безграмотности — и соответствующих страданий граммар-пуритан о порче языка — просто-напросто в росте востребованности русского письменного. Эти изменения обусловлены практикой. Если 80 процентов русскоязычных предпочитают кофе числить в среднем роде — так оно и будет, и пусть остальные проценты заткнутся. И мягкий знак в «заткнутся» независимо от контекста поставить придется, если этого захочут (так!) 80 процентов.
Но мы, составляющие эти самые ничтожные 20 процентов, придем почитать тексты легиона новопрославленных писателей. И прочтем, и скажем им: «Кофе — мужского рода! А „захочут“ — это не стиль автора, а его безграмотность». И отмывайтесь-оправдывайтесь, большевики!
Мне нравятся эти процессы. Нет, не кофе в среднем роде нравится, а сам процесс вовлеченности масс в создание текстов. Людям нравится писать — вот что замечательно.
Снижение среднестатистической грамотности идет за счет роста востребованности русского письменного. Язык письменный — все ж новая ступень по сравнению с языком устным. Чтоб что-то сказать — даже думать не надо. Чтоб написать — подумать приходится.
То, что описал Пушкин, способен почувствовать простой смертный:
…И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут…
И пусть чувствуют, и пусть осознают свои порывы и ощущения, пусть пишут — они делают то, что им нравится, и что не запрещено законом.
У меня был к этому тексту хороший эпиграф. Призыв другого нашего классика, Сергея В. Воробьева: «Пешите лучше!». Спустя минуты размышлений одумалась: сути текста больше соответствует краткое и побудительное: «Пешите!»
Пишите-пишите, друзья! Ошибетесь с запятыми или с какими жы-шы — добрые люди помогут, навтыкают так, что по-олбански гутарить разучитесь.