В фильмах, книгах, песнях и стихах прославляют это великое всепоглощающее чувство — романтическую любовь. И плевать хотели влюбленные на рассуждения этологов, психофизиологов и прочих умников о природе этого чуда — они любят.
А раз романтическая любовь живет в массовом сознании, значит нужна, значит выполняет какую-то функцию. Оставим в стороне этологов с их рассуждениями о слишком длинном детстве человеческих детенышей — не все так просто. И попробуем разобраться, зачем такая любовь человеку современному.
Для начала совершим небольшой экскурс по смежным наукам: психофизиологии и психологии развития. Итак, по мнению Выготского (никуда не денешься от его культурно-исторической теории), в своем развитии человек проходит три точки созревания — половое, органическое и социальное. У человекообразных обезьян все три точки совпадают. У примитивных народов совпадают точки полового и социального созревания, и этот момент отмечает обряд инициации. Органическое же созревание наступает позже.
Развитие общества привело к тому, что все три точки созревания разошлись во времени, и разрыв между ними продолжает увеличиваться. То есть человек достигает сперва полового созревания, затем органического и лишь потом социального. Чем ниже уровень развития общества или чем суровее условия существования народа, тем меньше период между этими точками. И тогда же и там же практикуются браки по воле родителей — ни о какой влюбленности речь не идет.
Все это привело к образованию понятия — подростковый возраст. Каждый, кто был подростком (а кто не был?), а в особенности мальчиком знает, что это означает: половое влечение уже есть и требует своего, а удовлетворение его отодвинуто куда-то в далекое будущее. С одной стороны, имеем потребность, с другой — кучу запретов, ограничивающих удовлетворение этой потребности.
Психофизиология потребностей утверждает, что потребность, прежде чем перейти в мотивацию, должна достичь порогового значения.
Пороговое значение достигнуто… а вот мотивация натыкается на социальные ограничения. Что дальше? А дальше нарастает напряжение, что приводит… к снижению требований к объекту удовлетворения потребности. Что, мутновато? Сейчас проясним.
Возьмем, к примеру, жажду.
— Вы хотите пить? Нет? А минералочки холодненькой, сильногазированой или вообще без газа, на выбор?
— Ну. можно… стаканчик. — Через несколько часов пойдет обыкновенная, из-под крана, а через трое суток будешь пить из любой лужи. Причем однажды удовлетворив свою потребность таким образом, в следующий раз потребуется меньшее напряжение. С каждым разом пить из лужи будет все легче.
Половое влечение — конечно, не жажда, от воздержания еще никто не умирал, и даже напротив — говорят, живут дольше (а может, просто создается ощущение слишком долгой жизни). Но потребность есть потребность, и снижение потребительских качеств также происходит.
А вот чтоб этого не происходило, и нужна нам та самая романтическая любовь. И передается эта программа из поколения в поколение посредством сказок, книг, фильмов, стихов и песен. И вот уже наши дети томятся в ожидании ЕЁ — великой, всемогущей, той, ради которой можно будет пренебречь всеми запретами и ограничениями. Тем временем достигая социальной зрелости.
А взрослые? Зачем она нам? С одной стороны, эмоциональный всплеск, состояние эйфории, чувство собственной завершенности влекут человека к тому, чтобы испытывать это состояние снова и снова. С другой — половое влечение и социальные запреты вновь противоречат друг другу, как тогда, в подростковом возрасте, только причины запретов иные. И бросаются люди в водоворот чувств, эмоций, желаний, руша привычный уклад жизни.
Но по достижению социальной зрелости человек должен уяснить один момент: половое влечение — не любовь. Романтическое чувство, что смело плотину запретов, выполнило свою функцию, и теперь любовь течет своим руслом, больше не нуждаясь во внешних стимулах.
То есть зрелые люди, для которых чувство влюбленности стало ценным само по себе, не такие уж зрелые.