Вообще-то её звали Валентина Фёдоровна, но свою кличку-размазню она получила за склочный характер и умение портить настроение в любую минуту. Странно, как я вообще выбрала филологический факультет после общения с этой дамой! Однако помнится мне Вафля вовсе не злобными комментариями по поводу Цоя и Шевчука и не сотнями экзаменационных билетов, и даже не своей шепелявостью или вечной несочетаемостью цветов в одежде. Пятнадцать лет прошло, а я до сих пор вспоминаю тот случай на литературе и думаю, что его надо вписать в какое-нибудь психологическое пособие, типа «Познай себя».
Пьеса Горького «На дне» с вечными цитатами Вафли и её аналогиями с сегодняшним днём до того навязла в зубах, что вызывала у нас уже лёгкую тошноту. И тут финальное задание: выучить монолог Сатина. Тот самый, который: «Человек — это звучит гордо!» Наизусть! До последней запятой! За день!
Уж не помню, чем был занят вечер накануне «расправы». Только вспомнила я о монологе уже на перемене, увидев одноклассников, лихорадочно листающих тексты. «Горим синим пламенем!» — заверещал внутренний голос. «Спокойно, Ипполит, спокойно!» — ответил здравый смысл.
— Бэлка! Ты выучила? Поможешь?
Вопрос к соседке по парте был, в общем-то, неуместен. Подруга всегда отличалась спокойствием и надёжностью, привитыми ей мудрой мамой-осетинкой. И Бэла перепугалась больше меня:
— Ой, Юлька, ты что? У тебя же пятёрка выходила!
— Прорвёмся! Следи по книжке. Чуть что — дёргай меня за рукав.
Если честно, я не представляла, как можно рассказать страницу текста, не открывая его вообще. Но какая-то «гагаринская» уверенность была: какая разница, что там впереди? Поехали!
Фамилия моя начиналась на «О». Следовательно, когда 24 человека, стоящие впереди по списку, поднимались и худо-бедно долдонили про то, что «жалость унижает человека», — первый абзац был мной уже выучен. Вафля слушала вполуха, попутно заполняя журнал. Она заранее знала, что поставить каждому. «Так, — соображала я. — Главное громко, отчётливо, с полной уверенностью, что я — это Сатин, и даже лучше. А за интонациями слова потянутся сами».
— Обидина!
Я дёрнула Бэлку за подол (готовность номер один!) и с воодушевлением начала. Нарочно говорила медленно, чтобы сориентироваться в Бэлкиных кивках, Вафлиных полуулыбках и шёпоте ребят с «камчатки».
Всё шло как по маслу, пока я не запнулась где-то посередине.
— Жалость унижает человека! — со слезой в голосе произнесла я и поняла, что дальше конец: ключевого горьковского слова я не помню, хоть убей. — Не жалеть, а…
Повисла пауза в полсекунды. Вафля, до этого слушающая меня с довольной улыбкой, удивлённо повернула голову, Бэлка спешно схватила ртом воздух, а я уже сообразила, что надо ляпать, «и ляпать уверенно!».
— ЛЮБИТЬ надо человека! — взвизгнула я и зачастила, пока никто не одумался: — Не унижать жалостью, а любить! Такого слабого, беззащитного, ранимого и одинокого. Позвольте себе просто любить человека!
От такой наглости умолкли даже двоечники, текста не читавшие, но прекрасно понимающие, что в оригинале должны идти слова об УВАЖЕНИИ, но никак не про любовь! А меня уже было не остановить. Вафля довольно кивнула и с улыбкой вновь углубилась в журнал. Она не заметила подмены! Только Бэлка, поняв, что я несу отсебятину, вытаращила глаза и засипела:
— Юлька, ты чё? Там нет таких слов!
Но «Остапа несло»:
— Вы знаете, что на душе у этого человека? Почему же вы вправе осуждать его, презирать или просто проходить мимо? Смогли бы вы услышать его, понять и принять таким, какой он есть?
— Обидина, сядь! — шипела Бэлка. — Сядь уже! Там этого нет!
Но я поняла, что «выплыла». От души выговорившись, какого человека всё же надо любить, я плавно вернулась к первоисточнику и с пафосом закончила речь.
— Молодец! — Вафля смотрела восторженно, давно забыв про свой журнал. — Как всегда молодец!
Я рухнула на стул. Вот это называется «ощущение Ангела за плечом»! Бэлка, не дыша, следила за тем, как та выводит мне пятёрку. Затем подруга повернула ко мне ошарашенное лицо и зашептала:
— Ну, ты даёшь! Чего тебя понесло? «У кого что болит», да?
— Бэл, тихо! Главное, сдали… — сил не было, как после стометровки.
Аплодисменты, поздравления и дружный хохот были потом, как только класс вырвался в коридор…
А я теперь точно знаю, что безвыходных положений не бывает!