Служить начал в Омске, но через полгода его перевели в Брест. Рота — сборная солянка, занималась разбором руин
Фашисты перед отступлением заминировали руины и подходы к ним. Еще фронтовые саперы при наступлении расставили флажки на предположительных местах закладки мин. Все это, конечно, в динамике наступления было сделано приблизительно, лишь бы обеспечить прохождение войск Красной Армии на Запад. Это сейчас называют эхом войны, а тогда — просто послевоенная разруха и неразбериха!
Поле они на мотоциклах проезжали много раз на дню и ехали строго по определенным тропинкам. В этот роковой день кому-то не повезло, после дождя занесло мотоцикл и колесо наехало на мину. Сдетонировали все мины на данном участке и подняли в воздух горы кирпича и бревна!
Зиннур абы на тот момент повезло, ему «лишь» раздробило кости обоих ног и особенно ниже колен. А семеро солдат погибло!
Госпиталь, консилиум врачей дружно уговаривает его на ампутацию обеих ног ниже колена.
Зиннур абы, скрипя зубами от адской боли, прокричал:
— Оставьте меня на плащ-палатке возле госпиталя, но ноги резать НЕ ДАМ!
Главврач налил ему и себе по стакану водки — выпили. Но даже подпоенный, он не соглашался на ампутацию. И главврач решился на операцию с сохранением ног и сделал ее даже нетрезвый, проявив истинное мастерство и опыт!
Началась череда госпиталей все ближе к дому. Осколки костей лезли из ног постоянно, вызывая непрекращающуюся боль. Осколки были разной величины, большие с помощью операций ставили на место, прирастание было мучительным и долгим.
Пить Зиннур абы начал с тех пор — это было единственное доступное обезболивающее по тем временам! Боль костей — самая мучительная, и даже врачи говорят, что в этом случае немного помогает только водка. В последнем госпитале ему вручили запечатанный сургучной печатью конверт и на словах обязали вскрыть, только когда будет совсем невмоготу!
Мирное время в деревне, череда работы через боль и безысходность с вкраплением радости от рождения шестерых детей. Механик от Бога ремонтировал машины, трактора и комбайны в дождь и холод времен разрухи и застоя. Даже врачи из местной районной больницы доверяли технику только ему, благодарили спиртом, а не деньгами для семьи.
Боль прогрессировала, доза обезболивателя — водки — увеличивалась! Конверт оставался не вскрытым.
Даже в самые тяжелые времена, когда поставили диагноз рак костей, Зиннур абы запрещал вскрывать конверт и работал в колхозе — «на галерах рабом-гребцом»!
1989 год. Через год после его смерти дети и жена разбирали документы и наткнулись на конверт. Вскрыли, прочитали и прослезились. Там было заключение врачей на инвалидность 1 группы, сразу после демобилизации!
Что это? Из этих людей можно было делать гвозди или и тогда судьба отдельно взятого человека интересовала только писателей, и то ради пропагандистских лозунгов? Это жизнь в нескончаемой боли ради государства или неудержимое пьянство в попытках уйти, хотя бы в мыслях, от постылой действительности?