Осенние грезы. Чем хороша обычная прогулка?

Реклама
Грандмастер

Счастье — незаметно. А самые счастливые люди — не те, кто выглядит для всех красиво, богато, успешно и кто у всех на виду. А те, кого мы часто даже не замечаем.

Когда-то, когда я еще работал в своей самой крутой корпорации и когда у меня выдавалась свободная минутка, я вырывался на обед в кафе за углом, и мне по дороге туда встречался средних лет мужчина, помятого вида, в потрепанной одеженке и с ногой в гипсе. Иногда я встречал его в магазине по соседству, куда он, прихрамывая, заходил за чекушкой или буханкой хлеба и ливерной колбасой. Но чаще я видел его сидящим напротив его дома — старенькой, давно нуждающейся в ремонте хатынке, на крылечке. Мужчина сидел и мечтательно глядел куда-то вдаль.

Совсем неприметной внешности, даже немного бомжеват, жизнью и людьми явно бит, в старом потертом свитере или грязной майке, он, тем не менее, не производил впечатления человека, нуждающегося в жалости, а скорее наоборот: было в нем что-то жизнеутверждающее, светлое, словно какой невидимый счастливый нимб над головой.

Реклама

В пасмурные дни сидел он обычно, вытянув перед собой перебинтованную ногу, прямо на своем крыльце у распахнутой настежь калитки, в солнечные — на бордюре, прямо на тротуаре, за калиткой. Сидел он так долго, о чем-то думая, и блаженная улыбка, не подозревавшая о его жалкой жизни, предательски расползалась по его плохо выбритому лицу.

Я поначалу, было, испытывал гамму чувств — от легкой неприязни до средней тяжести жалости к этому бродяге. Но постепенно, встречая его все чаще и чаще на своем пути в кафе, в ореоле из теплых лучей сентябрьского солнца и с блаженным выражением спокойного лица, я начал больше жалеть себя, мчащегося со всех ног, чтобы проглотить котлету с картошкой и потом бежать обратно на свою галеру, а к бродяге стал испытывать любопытство и симпатию.

Реклама

Позже для меня он стал олицетворением простого человеческого счастья, незаметного и не зависящего от современных установок и ожиданий социума…

Сегодня я вышел на прогулку, чтобы поразмять кости и почувствовать на своем лице слабеющие лучи уходящего лета, и направился в каком-то неизвестном для меня направлении. Я люблю новые дороги, куда-то ведущие. Идешь так и радуешься всему тому новому, что ты видишь впервые, выискивая на уровне подсознания знакомые ассоциации с местами, в которых ты уже был, с твоим прошлым, сосредотачиваешься на своих ощущениях, внутренних движениях сердца и памяти.

Ветер зло треплет верхушки тополей, напоминая про то, что лето закончилась, а

Реклама
осень уже в пути. Солнце еще припекает по-летнему, но уже как-то устало, словно прощается, и ты чувствуешь это.

Я сворачиваю на зигзагами уходящую вверх дорогу, и меня поражает сходство с чем-то из моего детства, моей юности. Что это, пока непонятно, и я начинаю осторожно прикасаться к своей памяти, отпуская свое подсознание… И на ум приходит какая-то дорога из детства, что-то еще, отдаленно напоминающее те места, где «был я сердцем молод».

Я иду вдоль старого советского забора из белого кирпича, по пешеходной дорожке мимо пыльных склонившихся деревьев, вижу расколотый, неимоверно красный арбуз. Большой кроваво-красный, растерзанный арбуз, растоптанный чьей-то безжалостной ногой…

Реклама

Вдали высокое синее небо с редкими облачками, ослепительное солнце, пыльная дорожка и… разбитый арбуз — пейзаж, достойный кисти классика, говорят, утверждают, настаивают, что впереди за горкой обязательно будет море. Прекрасное южное море, с кипарисами и магнолиями, точно как в детстве…

Это ностальгическое чувство настолько сильно, что я зажмуриваю глаза, уносясь в свои юные годы. По шее бегут «мурашки», в горле рождается подавленный всхлип…

Что-то я становлюсь не в меру сентиментальным…

Я добираюсь до вершины и, конечно, не нахожу за ней ни моря, ни кипарисов. Но все равно рожденное в подсознании чувство на своих отголосках несет меня дальше на волнах памяти, заставляя грезить наяву…

Реклама

Солнце припекает, по дороге ревут машины, у обочины кукурузное поле. Бескрайнее кукурузное поле. По другую сторону частные домики. Их окна выходят на березовую рощу. У домиков клумбы с цветами, сад, качели. В траве греется серый кот, во дворе дома что-то копает старик, в сосновой кроне заходится дятел…

Мое сердце тает, так я люблю умиротворяющие деревенские пейзажи. В них так много из детства. Кусок земли, трава, цветы… Меньше асфальта, меньше бетона, меньше людского равнодушия…

По дороге проносится жигуленок с прицепом, полным соломы. Брезент на прицепе нечаянно задрался, и солома золотистой завирухой летит по всей дороге, обдает и меня, попадает в глаза, забивается в нос. Смешно и чихать хочется…

Реклама

За поворотом жигуленок останавливается, из машины выходит голый по пояс загорелый мужчина крестьянской наружности, начинает устанавливать кусок непослушной материи на место, возится, незло ругается. Наконец брезент возвращен на место, жигуленок яростно пыхтит, кашляет и дергается с места.

Я прохожу сто метров и решаю свернуть направо, на еще одну незнакомую дорогу, ведущую неизвестно куда. Узкие улочки, домики-дачки, утопающие в зелени, и названия улиц, как песня: Садовая, Весенняя, Цветочная, Вишневая, Яблоневая…

Как должно быть замечательно жить на какой-нибудь Весенней или Яблоневой в доме с балкончиком в окружении яблонь и кустов смородины.

Тело мое тяжелеет, ноги немеют, и я поворачиваю обратно. Кажется, солнце припекает еще жарче, но я только рад последним по-летнему теплым денькам, подставляю все лицо под жаркие лучи, не жалуюсь.

На уставший ум приходит натюрморт с разбитым арбузом, и я в нетерпении ускоряю шаг, потому что в холодильнике меня тоже ждет холодный сочный арбуз, как одно из последних воспоминаний уже прошедшего лета…

Реклама