То ли грипп, то ли инфлюэнца, то ли просто не хочется жить…
Или бесподобный «Гимн ученому»:
Народонаселение всей империи —
люди, птицы, сороконожки,
ощетинив щетину, выперев перья,
с отчаянным любопытством висят на окошке…
Какое там зачаровывающее перечисление предметов!
Сердце девушки, вываренное в йоде.
Окаменелый обломок позапрошлого лета.
И еще на булавке что-то вроде
засушенного хвоста небольшой кометы.
Я закрывала глаза и видела сухонького старичка, сгорбившегося над огромным фолиантом с металлическими узорчатыми застежками. Он водил кривым пальцем по строчкам и беззвучно повторял написанные слова, будто пережевывал текст:
Вгрызлись в букву едящие глаза, —
ах, как букву жалко!Реклама
Так, должно быть, жевал вымирающий ихтиозавр
случайно попавшую в челюсти фиалку.
Я чуть не плакала, жалея покусанную букву, и тут же спрашивала у взрослых, что такое «ихтиозавр». На самом деле я не слишком переживала за букву, ведь старичок был явно беззубый! Но больше всего мне нравилось:
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть могли бы
на флейте водосточных труб?
Я не знала, что такое ноктюрн — до верхней полки, где стоял толковый словарь, не могла допрыгнуть даже с табуретки. Но звонкие строчки будили воображение.
Мне представлялись атласные морские волны, сморщенные ветром, разворачивающаяся пиратская бригантина, отчаянная команда — обязательно с повязками на глазах и попугаями на плечах — бросающаяся на абордаж. Я видела Фрези Грант, скользящую по морю в хрустальных башмачках, и волны под ее ногами становились Дорогой Желтого Кирпича, а вдали сверкали под лучами восходящего солнца роскошные Алые Паруса. Как все это было связано с Маяковским — неведомо.
Когда я подросла, дотянулась до толкового словаря и узнала, что такое «ноктюрн», большая часть романтики, воображавшейся под чеканные строчки, исчезла, зато на всю жизнь осталось восхищение простыми, будничными словами, с помощью которых можно нарисовать волшебную сказку. Ведь что может быть волшебнее флейты водосточных труб? С этим не сравнится никакая Дорога Желтого Кирпича…
Как-то по случаю Нового года мы решили поехать в деревню. Нас пригласили на междусобойчик, в котором должны были участвовать четыре семейства, обремененные детьми (от одного до трех) примерно одного возраста. Деревенька та располагается в совершенном медвежьем углу, где не работают мобильные телефоны, но она отнюдь не вымирающая. Деревенская молодежь не торопится убегать в город, а предпочитает строить на месте дедовских сарайчиков вполне современные дома с отоплением и электричеством и организовывать фермерские хозяйства.
Там есть даже хозяйство с собственной мельницей, и вся округа тащит туда зерно — ведь большая, еще с колхозных времен, мельница не работает с двумя-тремя мешками, а вот та маленькая «приусадебная» не испытывает никаких проблем, и молотит с утра до позднего вечера. Раз в неделю деревенские фермеры ездят в ближайший областной центр на рынок, продают там свою продукцию. Многих ждут постоянные клиенты, а некоторые добираются и до Минска, привозя гурманам гречишный мед, сметану, которую нужно резать ножом, и золотое масло.
Домик в этой деревне достался нашим знакомым в наследство от деда с бабкой. Продать нежданно свалившуюся на голову собственность не захотели — уж очень дешево оценивался дом в местности, где нет интернета и мобильных телефонов, и решили оставить в качестве дачи. Та
Мы решили поехать. Ребенку обещали компанию и елку, нам — настоящую деревенскую баню, дивный самогон на лечебных травах и возможность купить отличные деревенские яйца, творог, сметану, мед и свинину живым весом.
Больше всего соблазняла свинина. Колбаска, пальцем пиханная, полешки полендвицы, свисающие с веревки на кухне, соленое сало, усыпанное тмином, свежайшее мясо… А цена кабанчика была очень демократичной. Что не удивительно, учитывая расстояние от столицы до медвежьего угла, где кабанчика растили. Конечно, возня с таким количеством мяса — дело нелегкое, но овчинка стоила выделки.
И вот в предновогодний вечер машина, прорвавшись сквозь снежные заносы, ткнулась в сугроб около заветного дома. Вся компания была уже в сборе, и нам пришлось страдать над штрафными рюмками. Рюмки были еще дедовские, весьма немаленького размера. Правда, закуска была настоящая деревенская, что позволило не упасть носом в салатный листик, а расслабиться после тяжелой дороги и повеселеть.
Потом была роскошная баня — с можжевеловыми и березовыми веничками, с целебным хвойным ароматом и вездесущим деревенским самогоном. Мужчины, дорвавшись до такого удовольствия, решили пройти полную программу. Нам, женщинам, оставалось только завистливо вздыхать, поглядывая из окон дома на периодически распахивающиеся двери бани, вырывающиеся на мороз клубы пара и выскакивающих, красных от жара, мужей, тут же ныряющих в ближайший сугроб. Дети принимали активное участие в банном веселье: устроив засады за ближайшими яблонями и вишнями, они обстреливали каждого прыгуна снежками, пока не загоняли обратно в баню.
Все было замечательно, но к вечеру компания выдохлась. Елка была наряжена, все стихи и песни детей выслушаны, во дворе соорудили аж три снежных бабы, да еще расслабляюще подействовала баня в сочетании с самогоном. Некоторые начали придремывать прямо за столом — не пьяным бездумным сном, но от здоровой усталости. Возникла реальная угроза, что Новый год мы будем встречать дружно, но на спальных местах, похрапывая и посапывая.
Выход был найден семилетним мальчуганом, который отчаялся разбудить упорно засыпающего отца.
— А почему на улице на деревьях нет фонариков? — поинтересовался мальчик.
Городской ребенок, он привык, что улицы перед Новым годом переливаются огнями и красками, повсюду видны праздничные гирлянды, подмигивают разноцветные лампочки, а голые ветки деревьев обмотаны сверкающими нитями. Здесь же, в глухой деревеньке, не было никаких изысков. Все сидели по домам с классической программой: баня-самогон-праздничный стол-елка.
— А мой папа купил фейерверк! — похвастался другой юный горожанин. Судьба Нового года была определена.
Вся наша команда, подогретая не только баней, но и плотной закуской в сочетании с убойным травяным самогоном, высыпала на улицу. Мы тащили старорежимные гирлянды, в которых лампочки на цветной проволоке были упрятаны в пластмассовые цветы, бумажные салфетки, ящик со старыми гвоздями, кто-то из детишек прихватил древний проржавевший утюг… Мы наряжали каштан, прислонившийся к забору, и очень веселились, обвешивая ветки связками шурупов, резными салфетками и прочей дребеденью.
На шум, устроенный нашей дружной командой, начали выглядывать и местные жители. Белорусское гостеприимство не позволяло им прийти просто посмотреть. Каждый любопытный тащил с собой или мисочку холодца, или кольцо колбасы, или тарелку с сыром, или миску, больше напоминающую тазик, с пирожками. И, конечно, вездесущие бутыли с самогоном. Появились и деревенские дети, в результате чего каштан украсился еще и морковными, и свекольными гирляндами. Ну, а когда был запущен первый фейерверк, веселье разгорелось вовсю.
Вокруг старого каштана плясала вся деревня. Дети, соорудив сцену из трех ящиков, устроили настоящее представление с чтением стихов и театральными сценками. Взрослые не отставали. Как душевно декламировал седой бородач в ватнике «Буря мглою небо кроет…»! Как замечательно выводили сухонькие старушки «Вот кто-то с горочки спустился…». Как виртуозно играл на гитаре парнишка в поддельной китайской «Аляске»! А в полночь все собравшиеся дружно рявкнули гимн — под аккомпанемент телевизора, доносящийся через распахнутое специально по этому случаю окно…
Это был замечательный праздник, созданный общими усилиями почти из ничего. Из старого, давно высохшего, каштана, ржавых металлических деталек, сырых овощей, сломанных елочных гирлянд…
… я показал на блюде студня
косые скулы океана…
Разбрелись все только под утро, уставшие донельзя и счастливые. Неизвестно, откуда взялось это ощущение счастья. Может, от того самого студня, который смог превратиться в настоящий океан…
На рассвете я выбралась из дома с мыслью посетить дворовые удобства. Мороз пробирал до костей, голова трещала то ли от усталости, то ли от выпитого на празднике. Завернувшись в шубу по самую макушку, чтобы не потерять сонное тепло, я просеменила по тропинке, протоптанной меж сугробов, к зеленой будочке в углу двора.
Когда же я вышла через пару минут, то чуть не упала в обморок: прямо на дорожке, вытянув вперед и назад копытные ножки, топорща уши, пятачки и завитые хвостики, лежали два кабанчика. Точнее — две увесистые тушки. Одна серо-розовая, другая — розово-черно-пятнистая.
Белорусская обязательность, не оглядывающаяся на праздничную усталость и даже на солидные дозы самогона. Была обещана свинина живым весом? Получите. Распишитесь. А заодно и поджарьте, если новогодняя ночь оставила без продуктов.
А тот каштан, говорят, наряжают всей деревней до сих пор каждую новогоднюю ночь. Вроде бы это уже традиция…
А вы
ноктюрн сыграть могли бы
на флейте водосточных труб?